Ева

Да, Семеныч показал класс. Мы стали прислушиваться к нему, присма­триваться. Словарный запас у него был не богат, зато «мельницы» и «вертуш­ки» он крутил, как в кино.

— Давай, выиграй балл, — кивал он мне под настроение.

В спаррингах с ним я и понял, что такое настоящий борец. Гибкое тело, жесткие захваты, резкие подсечки, изумительное мышечное чутье. Этому нельзя было научиться, этим наделяла природа.

Я пыхтел, Семеныч поощрительно хмыкал, и временами у меня что-то получалось.

— Запомни, — показывал на состоящего из одних мышц парня Семе­ныч, — раз здоровый, значит, дурной.

Я запоминал. И убеждался, что корявые афоризмы Семеныча не подводят. Устрашающего вида противник на самом деле оказывался простым как репа.

— Сам лег, — удивлялся я.

— Раз здоровый, значит, дурной, — кивал Семеныч.

Отчего-то мне показалось, что за неделю пропущенных тренировок Се­меныч меня не убьет. Кого-то ведь на ковер выпускать надо, думал я.

— Как провела лето? — спросил я Еву, когда мы остались одни.

— Нормально, — тряхнула она своей шикарной гривой.

— На юге?

— Пару недель в Крыму, а так Москва, Питер. До сих пор снится.

— Кто?

— Эрмитаж, — вздохнула Ева.

Я недоверчиво глянул в распахнутые глаза. Они смеялись, изучая. Передо мной стояла настоящая Ева, неподдельная.

— В Киеве приходилось бывать? — спросил я.

— В Киеве? — сразу забыла об игре Ева. — Я хочу в Киев.

— Если через неделю сбежишь с картошки, махнем в Киев. У меня там друг с яхтой.

— Конечно, сбегу! — прильнула ко мне Ева, замурлыкала. — Витечка, ты прелесть! А какая яхта, настоящая? И мы на ней поплывем? Слушай, как подумаю про картошку, жить не хочется. Дождь, грязь, холодина, кормят ужасно. Ты чудо, Витечка!

И чмокнула меня в щеку. То, что меня не будет на картошке, ее как-то не взволновало. А может, она и не догадалась об этом.

— Деканата не боишься?

— Папка справку достанет, — махнула рукой Ева. — Он и так меня не отпускал. Сказал, здоровье надо беречь.

Я осторожно провел рукой по выгнутой спине, и Ева не отшатнулась, лишь выдохнула в ухо:

— Увидят.

Я вбирал теплый запах волос, пьянея. Но сейчас у меня в руках была дру­гая Ева. И которая из двух Ев мне нужна, я уже знал.

— Звони десятого утром, — легонько оттолкнула меня Ева.

Я кивнул головой, не отводя взгляда от полураскрытых припухлых губ.

— В Киеве, все будет в Киеве, — шевельнулись они.

От Семеныча я получил талоны на питание и помчался менять их на деньги. Буфетчица брала себе всего трояк из тридцати рублей, Семеныч сам же и подсказал, как избавиться от талонов. Кое-какие деньги у меня были, но для студента каждый рубль подарок.

Саня обещал встретить нас в аэропорту.

Десятого Ева в самом деле оказалась дома.

— А я уж третий день отъедаюсь, — протянула она в трубку. — Что? Киев? Какой Киев?

У меня похолодело внутри.

И тут Ева расхохоталась:

— Я пошутила, Витечка! Когда едем?

— Сегодня.

— А билеты?

— Возьмем в аэропорту.

Я был уверен, что нас ждут два свободных места на ближайший рейс, и так оно и оказалось. Я даже успел позвонить Сане и сообщить номер рейса.

Только в самолете я разглядел девушку, сидевшую рядом со мной. Окру­глые щечки опали. Волосы собраны в пучок на затылке. Под глазами едва заметные тени. Такой она почему-то была милее.

— Ты похорошела на картошке.

— Тебя бы туда! — фыркнула Ева. — Никто даже ведро не поднесет.

— А как же Крокодил и Володя?

— Ребята на току работают, с нами одни деды.

Ева тяжело вздохнула.

— Устала?

— Не успела, вообще-то. На четвертый день закашляла — и домой.

Я всегда знал, что Ева не пропадет ни в этой жизни, ни в какой-нибудь иной. Но вот тот, кто рядом с ней.

Я потянулся всем телом и блаженно закрыл глаза. Да, человек может гиб­нуть с ощущением счастья. На меня вдруг вновь налетел шторм под Джубгой. С утра поднялась волна, но я все же поплыл к пенящимся камням. Я был глуп, оттого и плыл навстречу нависающим над камнями грохочущим волнам. Мне было весело. И вдруг волна взметнула меня и швырнула на бурые, похожие на оплавленное железо камни. От удара перехватило дыхание, вода с песком хлынула в рот. Меня вертело в камнях, я не имел опоры ни под ногой, ни под рукой; водоросли, за которые я цеплялся, легко отрывались. Огромная масса воды опять обрушилась на меня, расплющила, проволокла по зубьям камней — и подвесила полуживого между землей и небом. Как-то я сообра­зил, что надо плыть. Через полчаса борьбы вслепую с волнами — теперь они с радостным ревом оттаскивали меня от близкого берега — я упал на мокрую, воняющую водорослями гальку. Из носа, ушей и рта текла вода, исхлестан­ные глаза ничего не видели, легкие конвульсивно всасывали в себя воздух, сердце выпрыгивало из горла. Я был счастлив, что остался жив. На животе горела содранная кожа, саднили колени и локти, но я был счастлив.

— Киев, — толкнула меня Ева.

— Я что, спал?

— Еще как.

Я глянул в иллюминатор. Земля неслась совсем близко.

Друг Саня не подвел, встретил нас на машине.

— Олег, — представил он водителя, — в одной группе учимся.

— А гоняемся на разных лодках, — хохотнул чернявый Олег.

— Едем сразу в яхт-клуб, — сказал Саня, и я только пожал плечами.