Это не моя жизнь

Внизу, на асфальте, лежал… отец. Савелий понял это по футболке и трико.

Вернее, отец не лежал, а продолжал лететь!

Савелию стало не по себе. Сердце словно сорвалось с цепи, виски сдавило, и он вывалился в окно. И полетел. Вниз. Вслед за отцом…

В это невозможно было поверить, но они летели вглубь земли, не встречая никаких препятствий. Неведомая сила несла по извилистому подземному лабиринту, он всё отчётливей видел впереди отцовскую футболку. Расстояние между ними сокращалось.

И вот, когда отец оказался совсем близко, когда можно было до него дотянуться рукой, на их пути встретилась развилка. Тоннель раздваивался. Отец скрылся направо, а Савелия утянуло в левый проём. Как он ни кричал, как ни сопротивлялся.

Вокруг стоял полнейший мрак. И вдруг ощутил чьё-то присутствие. Ничего не видя, прокричал:

– Кто здесь?

Вернее, он хотел прокричать. Крика не то, что не получилось, даже рот не открылся, поскольку не было его. Но Савелия услышали.

– Спокойно, парень! – прозвучало в голове вполне разборчиво. – Нам теперь с тобой никак нельзя потеряться. Хоть ты меня и не знаешь.

– Кто вы? – попытался спросить Савелий.

– Зови меня дядей Кло, – было ответом.

Однако поболтать по душам с невидимкой не удалось. Вскоре раздался какой-то скрип, затем – стук щеколды, и над Савелием загрохотало. Кто-то ходил.

Сквозь узкие щели Савелий различил фигуру огромного человека с фонарём типа «летучая мышь» в руках. Ещё через пару минут половина «потолка» с неприятными звуками отъехала в сторону, и парень во всей красе смог разглядеть того, кто только что грохотал над ним. Он спускался, освещая фонарём собственную опухшую физиономию…

Вышло, что Савелия неведомым образом занесло в подпол деревенской избы. В мерцающем свете фонаря можно было различить огромный ларь с картошкой, подёрнутую плесенью морковь и свёклу на полках. Не сразу Савелий понял, что находится наполовину в стене, «выставляясь» из неё плечом прямо в бутыль, за которой, как оказалось позже, и спустилось опухшее от многодневных попоек «чудовище».

– Как бухать, дак все! – хрипело чудовище, хватаясь за бутыль, в которой заплескался мутный самогон. – А как за первачом, дак Хаманю… Хаманя завсегда на побегушках!

Вслед за «чудовищем» в подпол спустился пушистый кот с вдавленным носом. Увидев Савелия, грозно на него зашипел.

– Ты ч-чё, Гвен? – пропело чудовище басом. – На мышей разве так реагируют? Или, может, крысу увидал? Эта тварь побольше будет…

Через несколько секунд Савелий уже витал над дымным застольем, слушая не совсем внятную матерную речь. Ничего особенного и полезного для себя не услышал, пока обнажённый по пояс бритоголовый главарь не грохнул кулаком по столу:

– Спать пора, портянки! Не забыли, надеюсь, куда завтра идём?

Все одобрительно загудели, задвигали табуретками. Бритоголовый отошёл на минуту в сени, потом вернулся и бросил на усыпанный крошками еды стол мятую фотографию.

Со снимка на Савелия взглянул совсем юный Аркадий Изместьев, его отец.

Не быть ему Моцартом!

Внешний мир ничуть не изменился. Так же скверно кормили в больнице, у руля государства по-прежнему астматически дышал Константин Устинович. В больничном парке лежал пушистый снег, дети, видимо, сбежав с уроков, играли в снежки, лепили снежную бабу.

Акулина стояла у окна и размышляла о превратностях судьбы. Декабрь тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого выдался слякотным и снежным.

После того, как её «вернули» с того света на грешную землю, окружающий мир как бы слегка обесцветился. Краски стали не такими яркими, как раньше, голоса – более приглушёнными. Оно и понятно: реанимация ничего не красит.

В горло словно насыпали опилок: она постоянно пила облепиховое масло для восстановления слизистой. Грудная клетка ныла по ночам и к перемене атмосферного давления. На третий день после «воскрешения» её перевели в обычную палату, и, как ни странно, тут же появились посетители.

Первой Акулину навестила Жанна Аленевская.

Увидев свою школьную любовь в потрёпанном больничном халатике на пороге палаты, Изместьев лишился дара речи. Чего нельзя было сказать об Аленевской. Усевшись на свободную кровать, она положила ножку на ножку.

– Вот что, бабушка! – сразу же взяла быка за рога десятиклассница. – Уж не знаю, откуда вы свалились на нашу голову, но фактически прошу оставить Аркашку в покое! Если ещё раз увижу с моим парнем, то… Так легко не отделаетесь! Натурально! Он занят! Мало вам… в Мухосранске вашем… комбайнёров?

– Так я ж и не претендую, Жанет! – вырвалось у колхозницы, и подведённые глаза десятиклассницы тут же «потеряли» всякую обводку:

– Откуда вы знаете, как меня зовут?! – с оттенком брезгливости простонала девушка. – Этот обормот, что ли, прокололся? Ишь, как! Чем-то вы его зацепили, натурально говорю…