Это было в Веморке

Три часа пролетели в этом темпе абсолютно незаметно. Когда танцевальный вечер подошел к концу и уставшая, но крайне счастливая публика начала расходиться, Алекс, взъерошенный, с каплями пота на лбу, подошел и обратился к ним:

– Вы сегодня для меня очень дорогие гости. Пожалуйста, не уходите. Я сейчас приведу себя в порядок, мы спокойно посидим и поговорим.

Лиона с Анной тихо с интересом общались между собой на какие-то свои, только им известные темы, а Алекса первое, что интересовало, понравилось Лотару или нет.

– Даже не знаю, что сказать, – ответил Логдэ, – для меня это настолько новое и непонятное. Но мне не противно, в этом что-то есть. Я пока, Алекс, не могу подобрать слова. Мне было очень интересно, и, надо признать, под столом я выбивал ногой ритм. Сложно было удержаться.

– Знаешь, за этой музыкой будущее. Она уже покорила полмира. Джаз – это революция. Хотя я не люблю слова, связанные с политикой, но другое не приходит сейчас на ум.

– А где ты познакомился с джазом?

– Пару лет назад в Гамбурге. На одном из конкурсов во время своего выступления я напрочь забыл текст. Пальцевая память в тот момент, наверное, вышла покурить, – Алекс улыбнулся, – и мне осталось только одно – импровизация. Она получалась так легко, что я даже вошел в кураж. Когда отыграл, зал молчал и смотрел на меня, а потом взорвался аплодисментами. И уже вечером меня пригласили послушать выступление джазового оркестра. Там я влюбился в этот стиль. Он настолько индивидуален, как любой, кто считает себя человеком. Но, честно скажу, всегда скучал по Берлину и в октябре того года вернулся. Здесь, в столице, сложнее организовать джазовый оркестр, но, как видишь, у меня получилось. Гитлер считает джаз американским влиянием. А ненависть фюрера к США всем известна. Хотя, может, он и прав. Если бы не Америка, Германия не проиграла бы Первую мировую. Но музыка здесь при чем? Она вне политики, и мне очень жаль, что многие, кто приходят сюда, противопоставляют себя гитлерюгенду, то есть другая сторона одной монеты. Они, не замечая того, сами становятся зависимыми. Не станет гитлерюгенда, и всё, нет противника. И дальше что? Искать следующего. А джаз в первую очередь – это полная свобода твоих действий в границах семи с половиной октав, и меня это полностью устраивает. А Гитлер играет на другом инструменте, который для меня очень далек и не интересен.

Лотар, прекрасно зная старого друга, полностью понимал его философию. Для него не существовало границ и разницы в цвете кожи. Но с таким мировоззрением очень сложно было находиться у себя на родине в это время. Алекс задумался и ответил, что он это отлично понимает и максимум, куда смог уехать, где было бы спокойнее, это Шпандау.

Затем Логдэ рассказал немного о себе, чем удивил Алекса, который, не мог и подумать, что он станет физикохимиком. Он видел своего друга только в спорте. Ещё немного поболтав на отвлеченные темы, они разошлись по домам.

Лиона задумчиво шла всю дорогу и уже перед подъездом остановилась и тихо мечтательно произнесла:

– Знаешь, никогда не могла себе представить, что в Берлине есть и такая жизнь. Это было весело. Спасибо тебе.

Субботним утром 18 мая Лотар обнаружил записку, адресованную ему и вставленную в дверь. Раскрыв её, он сразу в подъезде начал читать.

«Здравствуй, Лотар. Не хотела вас будить, поэтому написала записку. В понедельник в девять утра ты должен быть в кабинете у Эрнста Сторма. Причины не знаю. Он поручил тебя найти, и, как ты понимаешь, я прекрасно знала, где ты сейчас.

С уважением, фрау Штерн»

Он сразу вспомнил слова ректора на вручении диплома, чтобы никуда не уезжал и оставался в Берлине. Мысли просто вертелись как карусель, теряясь в догадках, и Лотар решил не идти в магазин, а тихо вернулся в квартиру, пройдя на кухню, чтобы не разбудить Лиону. Аромат заваренного кофе пробудил Львенка.

– Любимый, завари, пожалуйста, и мне, – услышал он голос пробудившегося ангела, – я сейчас поднимусь.

Она зашла на кухню в своем чуть великоватом для неё светло-сиреневом халате. Сосредоточенный взгляд Лотара, смотрящий сквозь полку с посудой, не мог не броситься в глаза.

– Что-то случилось? – в её вопросе была тревога.

Он без слов протянул ей записку и, не отрывая глаз, смотрел на ставшее для него самым красивым на планете лицо. Она присела за стол, сделала небольшой глоток горячего кофе и тихо спросила:

– Лотар, не знаю, радоваться мне или нет.

– Я думаю, это работа. И по специальности. Поэтому что-то плохое в этом вряд ли может быть. Давай не будем гадать и подождем до понедельника.

– Да, ты прав. Просто, когда месяц назад мы встретились, в моей жизни всё заиграло такими светлыми красками, что любая неизвестность у меня вызывает страх. Я очень люблю тебя и боюсь потерять.

Он поднялся из-за стола, подошел сзади к ней, положил руки на плечи и, наклонившись, прошептал на ушко:

– Я тоже тебя очень люблю, Львенок.

Эти выходные озабоченность не сходила с её лица, несмотря на все бессмысленные попытки Лотара как-то отвлечь.