Ну, конечно! Они с же Чан ЯньЮанем спорили про царство Чу и древний Китай как раз перед…
Бай Юйшу зажала себе рот ладонью, чтобы не закричать. Ее глаза были полны ужаса.
Она вспомнила.
И тут волна эмоций накрыла ее: и страх, и боль, и омерзение, и бесполезные сожаления, и отчаяние, и гнев, и злость на саму себя, и тоска по любимым людям, которых она больше не увидит. Воспоминания были в сто раз живее и ужаснее, чем то, что происходило с ней сейчас.
Она поняла, что это за мир, в котором она находится, — это галлюцинации ее гаснущего сознания.
Те несколько секунд, когда чувства уже отказали, и свет внутри постепенно меркнет.
Несколько секунд, до темноты.
Небытия.
Холодная темная вода поднималась вокруг нее, затопляла душу печалью и бесполезными сожалениями…
Мама, папа… простите меня.
Чан ЯньЮань, прости…
Она закрыла глаза и на прощание представила себе их любимые лица.
Маму… папу… Чан ЯньЮаня… Ван Джэкуня тоже… директора Лоу… Мао СинЮнь… преподавателя по истории китайской иероглифики с 4 курса… тетку-билетершу, которая иногда делала ей замечание, что кеды с короткой юбкой носить — это неженственно…
Гаснущее сознание не торопилось гаснуть.
А еще у нее болело в животе и саднило горло.
Она приподнялась на постели.
На маленьком столике стоял селадоновый*[11] кувшин с водой.
Бай Юйшу преисполнилась уважения к своему сознанию, которое, даже умирая, с такой профессиональной точностью воспроизводило аутентичную, художественную, выдержанную в духе времени обстановку: селадоновая посуда, резная мебель из самшита, шелковые ткани с геометрической каймой, деревянные хранители с ветвистыми рогами по углам… а! С такими выразительными надменными мордами! Повсюду — лакировка и бронза, украшенная филигранью.
Спальня тонула во всевозможных оттенках красного и малинового цветов.
Судя по обилию красного, воображение занесло ее в древнее царство Чу — без сомнения, в период Воюющих Царств.
Бай Юйшу приняла сидячее положение… ох! Движение отозвалось тупой болью внутри.
Что там творится, в этом ее сознании, если последние минуты жизни она провела, фантазируя, как ее насилует медведь?!
Бай Юйшу протянула руку, чтобы подобрать подол у юбки.
Рука была не ее.
Вместо крепкой загорелой ладошки, с мозолями от карандаша и альпинистской веревки, перед глазами маячила белая, мягкая кисть с гладкой кожей, словно изваянная из снежного нефрита. Бай Юйшу сокрушенно покачала головой. Но не все ли теперь равно?
Она подняла подол красного платья.
Я была девственница?! …?!
Что это вообще за игры разума?!
В детстве она читала очень трогательную сказку Ганса Христиана Андерсена. В ней говорилось, как за душой умирающего ребенка прилетел небесный ангел и потом носил его над землей в своих объятьях, и показывал ему самые дорогие места, чтобы он с ними попрощался и поплакал светлыми слезами. Еще они взяли на небо бедный засохший цветок, и бог прижал его к своему сердцу, поцеловал, и цветок расцвел, засиял, начал петь и славить господа.
Почему у других все красиво, а она сидит в растрепанных юбках на постели, вся грязная, с натертыми интимными местами?!
И с какой-то хренью, которая впивается ей в задницу?
Бай Юйшу сунула руку и вытащила из-под себя крупный красный финик, высохший и твердый.
Она подозрительно поводила глазами.
На полу валялись еще несколько фиников и были раскиданы семена лотоса.*[12]
Она недоверчиво потрогала пунцовый шелк своего платья, украшенный богатой вышивкой.
Это…
Это ее свадьба?!
Какого черта вместо того, чтобы тихо испустить дух, она вышла замуж за непоймикого в потустороннем мире?!
Она вспомнила жениха.
Она содрогнулась.
Она, наверно, уже в аду.
Но если она в аду, какой тогда смысл был украшать ее комнату всеми этими замечательными артефактами? В аду она должна страдать, а не любоваться искусством династии Чжоу, разве нет?
На расписных панно и планках повсюду были характерные обрамления со звериными мотивами: драконы и леопарды держали во рту собственные хвосты или сплетались парами в жестокой борьбе. Подставки светильников были оплетены змеями, что лишний раз свидетельствовало о том, что она находится в царстве Чу. Все убранство испускало ощущение силы и воинственности.
На покрытой алой киноварью спинке кровати были изображены два развесистых дерева со склоненными ветвями. На ветвях висели колючие фантастические плоды. Между деревьями стоял охотник с поднятым луком и отведенной назад рукой, как будто он только что спустил тетиву. С вершины дерева, головой вниз, падала подстреленная птица с растопыренными лапами.
Глаза Бай Юйшу заблестели, она же знала этот сюжет! Она принялась считать колючие плоды.
Раз, два, три, четыре… Конечно, десять!