Это было в Краснодоне

Соликовский подошёл к форточке, распахнул её. Отдышавшись, зачерпнул из ведра кружку воды и плеснул в превратившееся в кровавый сгусток изуродованное лицо Виктора. Виктор шевельнулся, застонал.

— Живой… — пробормотал Соликовский. В голосе его звучало сожаление. — Они живучи… — И, наклонившись над Виктором, спросил:

— Ну что, вошёл в разум?

Виктор молчал.

— Врёшь, заговоришь… — снова рассвирепел Соликовский. — Ты у меня сейчас запоёшь…

Он схватил моток телефонного шнура, быстро соорудил из него петлю и, накинув её на шею Виктора, взревел:

— Перед смертью скажешь?

Виктор усмехнулся одними глазами, устало опустил голову…

Вошедший с очередным докладом Подтынный остановился в дверях и смотрел, как Соликовский, намотав на руку конец провода, пропущенного сквозь оконную ручку, размеренно тянул на себя. Другой конец был обмотан вокруг шеи Третьякевича. Тело Виктора уже почти висело в воздухе. По лицу его лились слезы.

Повернувшись на стук двери, Соликовский выпустил из рук провод, и Виктор свалился на пол.

Следующим допрашивали Земнухова.

Ваня Земнухов не мог похвастаться своей силой. Выйдя из мальчишеского возраста, он никогда ни с кем не дрался, не боролся. Часто, с сомнением ощупывая свои слабые мускулы, он раздумывал: как бы он поступил, если бы кто–то его сильно оскорбил, ударил? Рассчитывать на то, что он может дать сдачи обидчику, не приходилось. А как поступить?

Когда Соликовский при первой встрече ударил его в лицо, Ваня потерял сознание. А придя в себя, вспомнил мучивший его вопрос. И решение пришло само собой: «Если нельзя дать сдачи, нужно победить врага железной выдержкой и презрением».

Войдя в кабинет, Ваня близоруко прищурился, остановился на пороге.

— Подойди поближе, — услыхал он голос Зонса. — Сюда, к столу. Может быть, ты скажешь, где спрятано оружие?

Ваня рассеянно потёр переносицу и вдруг широко улыбнулся, блеснув зубами. Он уже был готов ко всему.

— Нет, этого я вам не скажу, — почти весело мотнул он головой, бесстрашно глядя на Зонса.

— А что ты нам скажешь? — приняв тот же тон, спросил Зонс.

— Та вряд ли вам доставит удовольствие то, что я скажу. Хорошего не услышите! — непосредственно сказал Ваня и снова открыто и дерзко улыбнулся.

Соликовский не удержался и ткнул кулаком в Ванино лицо. Он ещё не остыл после расправы над Третьякевичем. Зонс остановил его.

— Может, ты назовёшь нам, кто прятал оружие? — снова повернулся он к Ване. — Если не знаешь фамилий, опиши, какие они из себя.

И Ваня опять улыбнулся, явно насмехаясь над Зонсом, как будто даже удивляясь его долгому терпению:

— Так у меня ж слабое зрение! Я ничего и никого не вижу…

Зонс махнул рукой Соликовскому, словно спускал с цепи давно рвущуюся бешеную собаку. Соликовский и в самом деле походил в этот момент на разъярённого пса. Оскалив зубы, он накинулся на Ваню…

Два часа продолжался допрос Земнухова. Несколько раз Ваня терял сознание; его окатывали водой и снова избивали до беспамятства, тщетно пытаясь вырвать хоть одно слово…

Когда полуживого, снова потерявшего сознание Земнухова выволокли из камеры, Соликовский закурил и, взглянув на стоявшего у окна Подтынного, усмехнулся:

— Видал, героев из себя корчат…

— Да уж вышколили их, — ощерив зубы, отозвался Подтынный. — Воспитали…

— Ничего, побудут у нас — поумнеют. Ты вот что, — Соликовский, левой рукой застегнув ворот рубашки, хотел было отвернуть засученные рукава, но раздумал, — иди сейчас к себе, передай участок… ну хотя бы Зимину. А с завтрашнего утра приступай к новым обязанностям. Заместителем моим будешь, понял? Поможешь тут…

Покровительственно похлопав по плечу Подтынного, он ткнул в пепельницу сигарету, придавил её прокуренным пальцем и крикнул:

— Фомина сюда!

Это было похоже на какую–то страшную кровавую игру. Молодогвардейцы упорно, вызывающе молчали, и это упорство больше всего бесило гитлеровцев. В сущности, Зонса не так уж волновала судьба пропавшего оружия — его поражала чудовищная стойкость этих ещё совсем молодых людей, и он тоже упорно продолжал избивать их, добиваясь только одного–чтобы они заговорили. К вечеру и Зонс и Соликовский окончательно выбились из сил. Зонс вызвал двух жандармов и, усевшись на диван, приказал им избивать арестованных. Жандармы механически стегали их плетьми, а Зонс продолжал задавать одни и те же вопросы, заранее зная, что ответа на них он не услышит.

Так продолжалось до глубокой ночи…

Утром Подтынный, тщательно выбритый, скрипя начищенными до блеска сапогами, вошёл в отведённый ему кабинет и деловито осмотрелся. Сняв шинель, повесил её в угол, подошёл к столу, зачем–то передвинул его поближе к окну, уселся… Он не совсем чётко представлял себе, в чем будут заключаться его новые обязанности, а получить инструктаж было не у кого — Соликовский ещё не появлялся.

Посидев несколько минут за столом и ничего не придумав, Подтынный решил пройтись по кабинетам.

Соседнюю комнату занимал следователь Кулешов. Увидев Подтынного, он обрадованно засуетился, вежливо подвинул стул, быстро затараторил: