Они заторопились, вышли из дома на широкую малолюдную улицу. По сторонам стояли красивые дома старинной архитектуры и бросались в глаза яркие витрины магазинов. Лиля немного задохнулась от быстрой ходьбы, и вдруг с ней произошло что-то странное, как будто наяву ей привиделась мистическая картина: она находится внутри какой-то длинной и узкой трубы, в дальнем конце, будто в тумане, виден слабый свет, и она вдруг ясно ощущает, как
Она остановилась. Лешка смотрел на нее удивленно.
— Мам, ты чего?
— Знаешь, сынок, моя прошлая жизнь только что покинула меня, — ответила Лиля.
Ранним утром следующего дня Лиля с Лешкой поехали оформлять бумаги. Они поднялись по пыльной лестнице старого запущенного дома в центре Вены. В квартире на третьем этаже размещались организации, ведающие пересылкой в Израиль, Америку и Канаду. Дверь осторожно приоткрыл высокий неопрятный старик с небритыми впалыми щеками. Он сердито уставился на них и спросил на ломаном русском:
— Чего вам нуждается?
Такая реакция была понятна: еврейские организации вынуждены были предпринимать различные предосторожности из-за агрессивности арабов. Лиля показала ему визы, он впустил их и молча сунул в руки две толстые анкеты. Пока Лиля их заполняла, он еще много раз открывал дверь с таким же вопросом, впускал целые семьи и молча совал им анкеты в руки. Невзрачный холл с поцарапанными стенами заполнила русскоязычная толпа, стало тесно и шумно. Все проходили одну и ту же процедуру: сначала семьи вызывали в комнату для беседы с представительницей израильской организации «Сохнут». Она говорила по — русски и всем предлагала ехать в Израиль. Женщина посмотрела на Лилю с Лешкой, заглянула в их анкеты:
— Вы доктор из Москвы? Как я понимаю, в Израиль вы не поедете? — Очевидно, ее предупредили.
У Лили была заготовлена на такой вопрос фраза:
— Мы любим Израиль и поддерживаем во всем, но жить хотим в Америке.
Представительница вздохнула, записала что-то в анкетах и передала их в соседнюю комнату, там сидели представители «Джойнта». Ждать приема пришлось долго. Вокруг гудела толпа, и Лиля с Лешкой с любопытством присматривались к людям — всех их связывала общность положения просителей. Половина была с детьми, даже совсем маленькими, но и стариков было много, выезжало по три поколения. В речи многих доминировало характерное южнорусское произношение, часто с одесским акцентом. Были евреи из среднеазиатских и закавказских республик, по — русски они говорили плохо, общались на своих наречиях. Дети плакали, старики вздыхали. Евреям не привыкать к тревоге, но здесь был особый случай — старт в новую жизнь.
Наконец Лилю с Лешкой вызвали в кабинет председателя «Джойнта», обставленный в солидном консервативном стиле. Пожилой толстый человек глубоко сидел в большом кресле за громадным письменным столом. Он говорил по — английски, и Лиля плохо его понимала, переводил ей Лешка. Оказалось, у председателя были сомнения в их происхождении: ведь Лешкин отец был албанцем.
Председатель спросил:
— Как получилось, что отец вашего сына — албанец?
— Я вышла замуж за албанца, — ответила Лиля.
Он развел руками:
— Странно, первый раз встречаю такой брачный союз. Еврейкам лучше выходить замуж за евреев. Наша организация принимает советских евреев как
Лиля очень заволновалась — почему ей не доверяют? — и стала объяснять:
— У него было в детстве еврейское имя Пинхас, но после революции он переделал его на русский лад. Так делали многие евреи.
— Допустим. Но как вы можете доказать, что вы еврейка?
— Странно, по — моему, это видно.
— Ну, внешность бывает обманчива, да вы и не выглядите как типичная еврейка.
Насчет обманчивой внешности он был не совсем прав — один взгляд на него сразу определял его еврейское происхождение. Но чем ей подтвердить свое еврейство? Лиля поняла, что его интересует ее отношение к религии. Она решила ответить сразу на английском, что читала Библию, собралась с мыслями и выпалила:
— I have written the Bible (Я написала Библию)!
Президент буквально подскочил в кресле, щеки его затряслись:
— Что вы говорите! Наконец-то я вижу человека, который написал Библию!
Лешка удивленно посмотрел на Лилю и только буркнул:
— Мам, ну ты чего?.. — Он был явно смущен.