Это Америка

На отвальной все было сделано как захотела Римма — изысканный стол с красивой посудой, продукты заказаны из «Елисеевского». Многие блюда она приготовила сама с прислугой. Лиля с радостью увидела в середине стола «селедочку по — еврейски» — под постным маслом, с белыми кольцами лука поверху. Римма подмигнула ей:

— Это твоя мама всегда делала, я от нее научилась.

— Где тут у нас знаменитая селедочка по — еврейски? — спросил подошедший Моня.

Римма сверкнула глазами и усадила его рядом с собой:

— Сиди и не трепыхайся.

Пораженный Моня покорно сел.

Тариэль начал первый тост тамады:

— Дорогие друзья! Вот мы собрались опять, нас объединяет дружба, но ряды наши начинают редеть. Кто бы мог подумать, что нам придется разъезжаться?.. Но где бы мы ни были, наша дружба не ослабнет. Я хочу сказать…

Римма перебила его:

— Извини, Тариэль, но, ребята, давайте просто выпьем за удачу Лильки, подруги нашей молодости, моей лучшей подружки. Пожелаем ей стать успешной американкой. Никто не будет так тосковать по ней, как я.

— Все будем тосковать, — вразнобой заговорили гости.

Когда чокнулись и выпили, Тариэль продолжал:

— Что случилось с нашим поколением, ребята? Лиля уезжает, Рупик собирается уехать… Фернанда стремится в Испанию… В конце концов Римма останется здесь одна.

Моня вскочил, схватил ее за руку:

— Нет, одна она не останется — я останусь с ней! А вообще, я уеду, только когда погашу последнюю электрическую лампочку в последнем еврейском доме.

Поднялся общий смех, а Римма молча смотрела на него своим выразительным взглядом.

Пока Римма с прислугой меняли блюда на столе, Моня успел рассказать тост — анекдот:

— Советские евреи делятся на пять категорий: уездные евреи — которые уезжают; потомственные — которые уедут потом; России верные жиды — те, кто остаются; и дважды евреи Советского Союза — эти уезжают и возвращаются назад.

Смех усилился. Римма толкнула Моню в бок и громко сказала:

— Ну ты и даешь!

Он так же громко ответил:

— А ты?

Шутка попала в точку, смех поднялся еще громче. Разгоряченные вином, вкусной едой, смехом гости после ужина танцевали. Миша Цалюк пригласил Лилю. Танцевал он красиво, плавно и, мягко ведя ее, говорил на ухо:

— Я тебе завидую. Хотя я пока потомственный еврей, но потом действительно уеду в Израиль. Приедете с Алешей ко мне?

— Обязательно приедем.

Моня, конечно, танцевал с Риммой.

Последней танцевали зажигательную «Хава нагилу». Уже было поздно, и все стали расходиться. Рупик с Соней уходили первыми. На прощание он сказал:

— Помнишь Евсея Глинского? Он в Нью — Йорке, хорошо устроился. Я написал ему письмо, передай, если сможешь, — Рупик протянул конверт. — И последняя просьба: когда выйдешь из советского самолета на свободную землю, повернись к этому самолету и плюнь в его сторону за меня.

У Лили сжалось сердце…

Гости благодарили Римму, обнимали Лилю, кто-то опять прослезился.

Вскоре все разошлись, лишь Моня медлил, делая вид, что продолжает осматривать квартиру.

— Что, квартира понравилась? — хохотнула Римма.

— Хозяйка понравилась, — поддержал игру он.

— Ладно, ладно, вот провожу Лилю и покажу квартиру, хотя еле на ногах стою…

— Можешь рассчитывать на мою поддержку.

Лиля плакала в коридоре, Римма обняла ее:

— Я приеду к тебе, приеду.

— Буду ждать тебя. Спасибо тебе, мой дружочек, за такой хороший прощальный вечер, так приятно было повидаться со всеми…

Долго Лиля с Риммой стояли в обнимку и плакали, а Моня терпеливо ждал, прислонившись к дверному косяку. Только уже за порогом Лиля улыбнулась, глядя на него, а Римма подмигнула ей. Подруги понимали друг друга.

8. Пересылочный пункт — Вена

Самолет Ту-134 сделал широкий полукруг над аэропортом Шереметьево. Лиля прильнула лбом к окошку, впилась глазами в землю внизу — узкие шоссе, чахлые перелески, серые поля, деревеньки с покосившимися крышами. Сверху все выглядело очень убогим, но было таким привычным, родным… На глаза навернулись слезы.

Лешка покосился на мать:

— Мам, ты чего?

— Смотрю вот на Россию в последний раз, больше ведь не увижу. Ты бы тоже посмотрел…

Погрустневший Лешка недовольно буркнул:

— А плевать, что не увижу.

Но Лиля заметила слезы у него на глазах и поняла: сын переживает расставание со своей первой любовью.

Самолет был почти пустой, в конце салона сидели двое мрачных мужчин в одинаковых серых костюмах. Профессиональным взглядом они исподлобья осматривали пассажиров. Это был непременный атрибут каждого советского самолета с эмигрантами. Даже выпущенные из России, люди все еще находились под их бдительным оком.