«Это хорошо, что я тогда до Хильды не добрался. Все равно бы она меня на порог не пустила. Другие времена были, когда Хильда обеими руками цеплялась за меня.
А с Паулем можно и потолковать на чурбаке, ведь и он не лыком шит».
Вдруг пронесся порыв ветра, и над головой Прийдика все пришло в движение, мутная дымка рассеялась, и луч солнца заиграл на стекле. «Вот где мой гостинец остался», — Прийдик печально и серьезно рассматривал опрокинутую ношу — до нее было несколько шагов. Он затянул было песню, но, подумав, стал звать на помощь.
На этот раз только одна ворона лениво поднялась с места.
«Скоро начнут кружить надо мной, и тогда ори не ори, будут бочком, бочком подкрадываться ближе и метить в глаз. Черт побери, но ведь я еще живой, я вам покажу!» Прийдик завозился было, но тут же затих — обломок бревна больно впился в пах. Аж дрожь пробрала. Прийдик повернулся на спину и вздохнул. Позавчера, или когда это было, в общем навалился он на изгородь, прямо повис на ней — в ногах вся сила разом пропала. Не впервой случалось такое, что он блевал, как баба на сносях. Раньше его плоть принимала всякую еду и любое питье. А если дело и дальше так пойдет, будет в их доме два калеки убогих. Вспомнив о жене, закряхтел. Еще до первых петухов он пробрался к запрятанной бутылке, спеша пораньше убраться из дому, пока не выгнали.
«Ступай вон, чтоб глаза мои тебя не видели!» — повторил про себя Прийдик, но не сумел придать своему голосу подобающей ненависти. Лучше уж самому уйти. Он находил все более отдаленные и укромные уголки, забирался в заросли папоротника и прятался за прибрежными валунами, чтобы побыть одному. Там он и спал, пока рассудок не возвращался к нему. Заметал его снег, поливали его дожди, но женина брань была настолько нестерпима, а желание укрыться от нее столь велико, что двери в деревне для Прийдика везде если уж не настежь, распахнуты, то, во всяком случае, приоткрыты. И все зависело от настроения Прийдика, открывал ли он эту ожидавшую его дверь, и пускался в разговоры или, уловив в голосе хозяина недовольные нотки, шагал прочь, и из кармана торчало у него горлышко бутылки.
«Жизнь моя была очень уж тяжелая, — рассуждал Прийдик. — Нескладная какая-то. Не заслужил я того, чтобы с утра, отблевавши желчью, тут же получать порцию старухиной злобы. У нее уж который день палец нарывает, раздуло его, как брюкву. Она уверяет, что бог наказал ее, то ли праздник не соблюла, то ли стала в неурочное время грядки пропалывать. Это, говорит, верная примета. Попробуй сама разберись в этих приметах и запретах, я не стану у магазина о своих болячках трезвонить. Я еще мужик в силе, могу и дурака повалять, все мое безделье уж давным-давно оплачено».
Прийдика охватила жалость к себе, и это еще больше расстроило его, а он нуждался, наоборот, в силе и решительности. Терпения-то у него никогда не хватало, а напористый был до предела. Но сейчас ему не перед кем ерепениться — пустое небо над ним да воронье на телефонных столбах.
Вот он и лежал молча, примирительно думая о тех двоих, к кому бы он мог зайти, не приключись эта беда на мосту. Тогда он был волен выбирать — повернуть ли налево и, миновав ольшаник, оказаться один на один с гавкающей Хильдиной собакой или пойти направо, чтобы увидеть легкую усмешку на лице Пауля Тийде. Одинаково занятно было бы повидать и того и другого, он сам бы протянул им руку, ласково и дружелюбно улыбаясь при этом. «А может, им вообще и дела нет, что я бояться могу? Мне черти мерещатся совсем не там, где надо. Ведь мы давно все поделили. Анту был мой сын, а Пауль — мой однокашник, в одно время мы выросли из коротких штанишек. Что было, то было, я даже готов чуток раскаяться, если им это угодно, если я вообще пойму, чего они хотят. Я уже раскаиваюсь».
Прийдик с сомнением покачал головой — сам себе не поверил. Едва выбравшись отсюда, он сразу же забудет эту нежданно нахлынувшую на него жалость, найдет себе более дельного помощника, чем эта пустая посудина, что валяется в двух шагах от него и терзает душу. И тогда, снова вольный человек, он будет вытворять номера, а время придет — свалится с ног, потом опять поднимется… Но для начала надо выбраться отсюда.