Если у вас нет собаки…

Он сделал вдох, и легкие наполнились болью, из горла вырвался хрип, сердце пронзило спицей — на время пришлось замереть. Дышать, он хочет дышать, но каждый полноценный вдох становится пыткой. Дышать вполсилы не получается, начинает бить кашель, а кашель — это адская боль, рождавшаяся в грудной клетке и стремительно распространявшаяся по сосудам. Дышать надо осторожно, но часто — так диктует боль, он обязан ей подчиняться. Он зависим от боли, она сделала его своим рабом.

Вглядываясь в темноту, отчаянно ища глазами «живые» спасительные пятна, он делал боязливый вдох, слегка задерживал дыхание и, вытягивая губы трубочкой, выдыхал. Так легче — боль в грудной клетке терзает не столь остервенело.

Время шло, он лежал. Вдох — пауза — выдох. И так минута за минутой. Жизнь продолжается, у него получается дышать… пока получается.

Мешала тьма. Она была намного опасней боли, и в какой-то момент душу содрогнула страшная мысль: «Слепота!» Он повернул голову и пошевелил пальцами левой руки. Рука послушалась, пальцы заработали, хотя не так быстро, как того хотелось бы. Правая рука не действовала, болело правое плечо, все, что ниже, — онемело.

Согнув левую руку в локте, он медленно поднес пальцы к лицу, ощупал нос, лоб, коснулся подушечками закрытых век. Перед глазами появилось два ярких овала. Он убрал пальцы с век — овалы исчезли. После очередного прикосновения во тьме появился едва уловимый призрачный треугольник.

Протянув к нему руку, он громко застонал, провалившись в забытье. А там, в забытьи, сумев наконец выбраться из мрачной пропасти, увидел светлую комнату и себя, шестилетнего мальчишку, застывшего в нерешительности возле широкого окна с замысловатым переплетом. Комната ему незнакома, в ней слишком холодно, а он стоит в тонкой пижаме, босиком на дощатом полу.

Внезапно раздался стук, он обернулся, увидев бьющегося о стекло белого голубя.

— Не бойся, — послышался чей-то до боли знакомый голос.

Он оторвал взгляд от окна, зажмурившись на миг от яркого солнечного света. В центре комнаты появился круглый стол, за столом сидели двое: мужчина и женщина. Мать с отцом.

От неожиданности он расплакался. Родители. Как давно он их не видел, как мечтал о встрече, как ждал, надеялся… и вот они здесь.

Отец сидит вполоборота, на сына не смотрит. Его лицо сурово, губы плотно сжаты, поза напряжена.

Мать улыбается; она снова молода и красива, словно не было тех страшных военных лет, голода, холода, потерь. Мать счастлива.

Он делает шаг навстречу родителям, но мать резким движением руки останавливает сына.

— Не подходи! — ее голос сделался тяжелее металла.

— Пусть подойдет, — сказал отец.

— Нет! Рано!

Отец встал, он показался мальчику слишком высоким. Настолько высоким, что макушка едва не касалась потолка.

— Тогда я ухожу, — сказал отец и вышел из комнаты.

— Дениска, — мать улыбалась, но глаза оставались грустными. — Тебе надо возвращаться.

— Не хочу! — закричал он.

— Возвращайся.

— Нет!

Мать вскочила из-за стола.

— Уходи! Убирайся отсюда! Убирайся!

…Он очнулся от холода. Холод сковал пальцы левой руки. Боль продолжала мучить израненное тело. Призрачный треугольник не пропал, он догадался: треугольник — это стекло.

Он вспомнил свое имя. Денис! Его зовут Денис. Только он далеко не ребенок, он… Денис Евгеньевич. Перед глазами запрыгали искры. Машина… Снегопад… Авария.

Возникла мощная вспышка, затылок обожгло: «Друж!» Они с Дружем возвращались домой, машина сорвалась в кювет. Дальше — пустота.

Денис Евгеньевич провел закоченевшими пальцами по рулю, коснулся дубленки, нащупал ремень безопасности. Дыхание участилось. Если удастся отстегнуться и дотянуться до телефона, это будет первым шагом к спасению.

Ладонь легла на правый бок, когда о себе напомнила опоясывающая боль. Тихо, приказал Денис Евгеньевич, боль — пустяки. Пустяки в сравнении с иной альтернативой. Надо перетерпеть, переждать. Вдох — пауза — выдох. Еще раз. Потом еще. И снова вдох, и снова пауза, и долгий выдох.

Мысленно он отстегивал ремень безопасности, доставал из бардачка телефон, набирал короткий номер. В голове становилось муторно, боль закрывала глаза, вгоняя в бессознательное состояние.

Он знал: ему будет больно, тело не простит резких движений, взбунтуется. Он был к этому готов.

Раз… Кровь стучит в ушах. Два… Онемевшие пальцы неумело сжимаются. Три… Рывок, стон, кнопка замка под пальцами… ремень безопасности отстегнут.

Денис Евгеньевич отвел руку в сторону, откинул голову назад, решив, что умирает.

Просторная комната, круглый стол в центре, отец, мать.

— Мне холодно, — сказал отец. — Я пойду.

— Здесь нет места! — крикнула мать, обращаясь к сыну. — Уходи!

…Денис Евгеньевич открыл глаза. Наваждение прошло, боль осталась. Но есть и прогресс — удалось избавиться от ремня безопасности. Дело за малым. Телефон.

С заднего сиденья послышалось сопение.

— Друж, — прошептал Денис Евгеньевич.

Сопение повторилось.

— Друж! Ты жив? Друж, родной, я сейчас… Я помогу… Держись, Друж!