Если ты хочешь…

– И ты молчал? Как ты мог? Я столько лет вспомнить пытаюсь, а ты знал? Ты чудовище, Духин! – слезы против воли льются из глаз. Закрываю лицо ладонями и снова закашливаюсь. – Ненавижу тебя!

– Вёся, успокойся. Я найду его, слышишь? Обещаю. Тебе надо завтра написать заявление. Маньяка не могут вычислить много лет.

– Господи, как же так? Кому-то ведь это было нужно? – качаю головой, стирая со лба падающие с неба капли.

– Я сам займусь расследованием. Пойдем, Весна. Сейчас ливанет. – Горячая ладонь Духина легко сжимается на моем плече. Другой рукой он запускает пальцы в волосы и ерошит челку. Мальчишка… Смешной, симпатичный, счастливый. Как раньше.

– Бежим! – визгливо кричу я.

Ливень обрушивается на голову, как ледяной ушат. Костя крепко хватает меня за руку и тянет в сторону арки между двух многоэтажек. Правильно, домой мы не успеем добежать.

– Кажется, спрятались, – шепчу я, тяжело дыша. Смахиваю с лица капли, поправляю лохматый хвост, глядя на Костю во все глаза. Влажные волосы, слегка щетинистые щеки, карие глаза – сейчас они кажутся мне темными, как летняя ночь, раскрытые на вдохе, четко очерченные губы. Не понимаю, зачем я на них смотрю?

– Весна. Вёся…

Его теплое дыхание согревает висок, а от широкой груди Духина исходит ощутимый жар – мне так холодно, что хочется к нему прижаться, отогреться и, наверное, простить… Я мелко подрагиваю, когда сильные руки Кости ложатся мне на плечи, оглаживают лопатки.

– Костя, – шепчу я в ответ и приникаю к его груди, сдерживая блаженный стон. – Я…

Духин не дает мне договорить – ловит мои губы и нежно целует…

Глава 17

Духин.

Летние сумерки, приправленные шелестом дождя, вспышки молнии где-то за горизонтом, темная арка и… женщина, льнущая к моей груди.

Ее нельзя было не поцеловать… Нет, не так – невозможно было не поцеловать. Вздымающаяся от бега грудь, розовые нежные щёки, блестящие глаза – все разом склонило меня к греху. Я проиграл, даже не ступив на путь борьбы, сдался без боя, как бесхребетный слизень. Прижал ее к себе и поймал полураскрытые губы.

– Я… – ловлю одно лишь слово Весны. Не хочу слушать продолжение: что она мне сейчас скажет? Снова «неправильно»? Я и сам это знаю, черт. Непорядочно, нечестно, подло. Непонятно. Втягиваю ее губы, глажу дрожащие плечи и целую, целую… Пью воду из чужого источника, отбросив мысли о другом мужчине в ее жизни. Возможно, он целовал ее часом раньше. И не только целовал…

Мысль, что Весна принадлежит другому свербит, как назойливая муха. Я злюсь, как последний дурак и целую крепче. Скольжу губами по ее щекам, нежной шее, касаюсь кончиком языка пульсирующей вены на виске, глажу плечи и волосы… Нас тянет друг к другу – глупо отрицать. И это притяжение неспособны разрушить никакие преграды и запреты. Хотя нет…

– Духин, ты чудовище, – на миг отстранившись, шепчет Вёся. Растрепанная от моих загребущих лап, пунцовая, растерянная. – Боже мой, что мы делаем?

Весна издаёт вымученный стон и притягивает мою голову к себе. Целует мои веки, подбородок, торопится ухватить кусочек меня, пока его не отобрал законный владелец – Маша. А я трусливо поддаюсь – закрываю глаза и принимаю ее поцелуи. Мы так и стоим в пустынной арке, как бедные студенты, скрывающиеся от строгих родителей. Целуемся до боли в губах, задыхаемся, трогаем друг друга, не в силах насытиться…

– Неправильно. – Шепчет Вёся, отталкивая меня. – Тебе все равно, а я… Ты будешь жить дальше, любить и строить карьеру, а я… Почему ты такой, Духин? Ты ко мне, как… Ты ни во что меня не ставишь, пользуешься моей слабостью, как…

– Не говори так, – прочистив горло, отвечаю я. Кровь пульсирует в висках и в других причинных местах. Глубоко вдыхаю прохладный, наполненный свежестью воздух, упорядочивая мысли и успокаивая чувства. – Я тоже испытываю слабость.

– Тебя не понять, Духин. То ты меня презираешь и ненавидишь, называешь шлюхой, то вдруг вылизываешь, как… Не боишься заразиться? – выпаливает Весна. – Это не может… продолжаться… Так нельзя. Надо что-то делать.

В тоне Вёси звучат строгие нотки. Ловлю себя на мысли, что Весна все больше напоминает ее покойную маму – даже слова она подбирает такие же и смотрит с нескрываемым порицанием.

– Наверное, зря я приехал. У каждого из нас своя жизнь. И близкие – свои…

– Костя, думаю, лучше нам с Алешкой уехать. – Весна брезгливо отряхивается, очевидно, пожалев о нашей мимолетной слабости. – В областной центр, например. Будешь приезжать и видеться с сыном раз в год. – Ультимативно добавляет она.

– Так уж раз в год?

Безумие, но я снова хочу ее обнять, зарыться в пышные волнистые волосы и целовать до кругов перед глазами. Хочу большего – ухватиться за прошлое и вытянуть его на поверхность, как скрытую под илом бутылку. Вернуть те чувства, в которых захлёбывался… Которыми дышал. Кажется, что и жил я только тогда, а сейчас не жизнь, а существование…

– Да. Потому что все это… невыносимо. – Обреченно добавляет она.

– Я закончу дело Валерия Павловича и напишу рапорт о переводе, – произношу решительно.