– На горшочек надо, где у Лизы горшочек, под кроватью. Лиза хорошая девочка.
Подхватив лёгкого, как пёрышко, ребёнка, Антонина пошла к главврачу.
– Ну да, – подтвердила главврач, – мать этой девочки в местах лишения свободы, хроническая алкоголичка, лишили родительских прав, девочка была у нас тут на карантине, да так и осталась, детские дома переполнены, – врач внимательно посмотрела на Антонину. – Свои дети есть у вас?
Антонина вздрогнула, как всегда при этом вопросе. Врач не стала дожидаться ответа.
– Девочка без врождённых дефектов. Педагогическая запущенность чудовищная, но при правильном подходе… А санитарке я нагоняя дам. Хотя и её понять можно. Вы в пятой палате не были? И не надо, не надо.
Перед выходом Антонина всё же заглянула в эту палату. Там лежали брошенные младенцы. Многие дефективные, с непропорционально раздутыми головами, деформированными лицами. Некоторые дети возрастом около года с довольно правильными чертами лица не умели сидеть, держать головку. А в одной кроватке сидел младенец-переросток, ростом с двухлетнего, и, вцепившись в прутья кровати, бился о них головой, мыча раззявленным слюнявым ртом.
На следующий день Антонина попросила главврача разрешения погулять с Лизой в больничном парке. Тогда в первый раз Антонину поразила эта детская походка – словно из страха упасть ребёнок вдруг взлетал и летел над землёй, лишь для вида едва касаясь её ножками. Увидев новый объект, цветок или птицу, Лиза восхищённо всплескивала ручками и издавала такое удивлённо-восторженное междометие, что, выговорив по слогам название предмета – «пти-ца», «цве-ток» – Антонина едва не теряла сознание от острого приступа счастья.
Диббук
Наталия Терликова
Оскар, но не кинопремия