Вижу бумажный самолетик. На коврике. Он такой маленький, такой хрупкий. Улыбаюсь и сама не замечаю, как громко, облегченно выдыхаю. Нагибаюсь, касаюсь холодными пальцами бумаги и вдруг чувствую нечто такое теплое, такое горячее, что мгновенно согреваюсь всем телом, каждой его клеточкой. Искренне улыбаясь, изучаю самолетик, поднимаю любопытный взгляд, вижу вновь сконструированный бумажный путь и взволнованно облизываю губы. Тут же выпрямляюсь, хватаю ключи, запираю дверь и просто несусь по воздушной дороге, направляющей меня вверх, к пику здания, к дорогому, нужному человеку. Перескакиваю сразу через несколько ступенек. Ладонями опираюсь о поручни, чувствую, как луна играет с моими глазами, то отражаясь в них, то исчезая, и, наконец, оказываюсь перед маленькой лестницей, упирающейся в крышу. Люк открыт. Вновь осматриваюсь: последний самолетик лежит под ногами, значит, все правильно, поджимаю губы и смело преодолеваю препятствие.
Теплый ночной ветер обдает кожу. Высовываю голову, лезу дальше, но вдруг понимаю: впереди пусто. Недоверчиво вскидываю брови. Наконец, полностью оказываюсь на крыше, сминаю в пальцах первый найденный самолетик и не успеваю выпрямиться, как оказываюсь в надежных, крепких руках.
— Сегодня пятнидельник, помнишь? — шепчет знакомый голос. Он пришел, пришел! Я собираюсь ответить, но неожиданно ощущаю невесомость и начинаю летать по кругу. Дима вертит меня быстро, уверенно, аккуратно. И я верещу, выпуская самолетик, сжимая пальцами его худоватые плечи. Откидываю назад голову, закрываю глаза и, смеясь, расставляю в стороны руки: я лечу, я самолетик, я небо, облако. Я жива и я готова прочувствовать все: каждую мелочь, каждое крошечное колебание, каждую деталь, запах жженой травы, звук вертолета, блеск светофора, мигающего на перекрестке, голос пожилой женщины, визг тормозов об остывший асфальт, вид беззвездного родного неба, шум листьев, тополиных пух, хлопьями разрезающий ночной воздух. Все это сейчас часть данного момента. Данной вечности. Едва Дима останавливается, я поворачиваюсь к нему лицом и впиваюсь в его губы. Жадно, изнуряя от знакомого вкуса, знакомого удовольствия. Нас шатает, словно мы пьяны. Но виноват отнюдь не алкоголь. Постанывая, на подгибающихся коленях, я прижимаюсь к Диме близко-близко, так, чтобы слышать его сердцебиение, и таю в такт быстрым, судорожным стукам. Бум-бум-бум. Нас кружит, ветер играет с нами, как с сухой травой. Кидает из стороны в сторону: то вправо, то влево, вперед, назад. И мы не выдерживаем. Оказываемся на шершавой поверхности крыши и трудно дышим, словно бежим или быстро плаваем. Где-то вдалеке лает собака, кто-то этажом ниже смотрит телевизор, а я откидываю назад голову и в немом стоне приоткрываю рот из-за мурашек, пробегающих по шее. Дима целует ключицу, покусывает мои плечи, и мне уже мало просто молчать. Я что-то шепчу, глажу его спину, впиваюсь в нее пальцами и продолжаю выгибаться все выше, выше. Он находит мои губы, мои пальцы находят его густые волосы. Мы вновь целуемся горячо, страстно, теряясь во времени, забывая кто мы, что мы, кто нас держит, что нас не отпускает, и мне не хочется останавливаться. Правда, где-то в глубине сознания растет странное волнение. Оно не связано с Димой, не связано его руками на моей талии, с его дыханием. Волнение надувается, становится все больше, больше достигает немыслимых размеров и, в конце концов, взрывается, как гигантский воздушный шар. Артем.
На меня будто выливают тону ледяной воды. Остановившись, отворачиваюсь и виновато поджимаю губы.
— Ты чего? — сбивчиво, спрашивает Дима. — Я спешу?
— Да, нет. Просто…
— Что-то лучилось?
— Отчасти.
— Отчасти? Неужели есть нечто более важное, чем твои губы?
— Есть.
— Серьезно?
Усмехнувшись, привстаю на локти и, встретив недоуменный взгляд парня, виновато морщу лоб:
— Прости.
— Сделаем вид, что сейчас рекламная пауза, — на выдохе, восклицает Дима и удобней устраивается напротив. — Выкладывай.
— У моего друга проблемы. И вместо того, чтобы помочь, по-моему, я сделала только хуже.
— Что за друг?
— Он был в кафе, помнишь? Смотрел на нас слишком пристально.
— Тогда все были слегка взвинчены.
— Он особенно. Я даже не знаю, как объяснить, — краснея, убираю с лица волосы и выдавливаю нервную улыбку. — Просто…, черт, это глупо.
— Мира, ты меня заинтриговала. Да, ты вся красная! Как помидор, — невинно вскидывая брови, восхищается парень и удивленно щурит глаза. — Давай же, не томи! Я должен знать, что вызывает на твоем лице такое смущенное выражение.
— Думаю, он ко мне неравнодушен.
— Думаешь?
— Ладно. Знаю. Я знаю, что он влюблен в меня с седьмого класса. Просто раньше его чувства не вызывали таких проблем. Но сейчас…
— Что он сделал? — В вопросе Димы больше нет и толики усмешки. Парень напрягается, смотрит на меня так серьезно, что это даже пугает. — Он обидел тебя?