Если есть рай

Я всегда мечтала о такой работе, где мне полагалась бы форма.

То есть?

Бортпроводница, пожарный, милиционер.

Как насчет белого халата?

Да, тоже подошло бы.

Значит, тебе понравилась бы моя работа.

А ты кто?

Биохимик. В лаборатории ношу белый халат.

Конечно, понравилась. Еще бы. У меня в школе химия была любимый предмет. Поэтому ты наколол формулу на предплечье?

Да.

Больно было?

Еще бы. На мускуле-то.

Мы помолчали.

Можно, я тебе похвастаюсь?

Хвастайся, сказала я.

Ты знаешь, что такое чашки Петри?

Да, это где клетки живут и размножаются.

Вообще-то моя мечта была вырастить живое из неживого. Знаешь, как Опарин пытался? Если жизнь возникла из бульона органических веществ, значит, мы тоже сможем ее рано или поздно создать в лаборатории. Но пока что я изобрел специальный гель, который имитирует мягкость человеческой ткани.

Он стал рассказывать, насколько его гель лучше той чашки Петри, к которой все привыкли, жесткой и одинаковой для всех клеток, а у него, Малкина, гель приспосабливался под каждую клетку: нейроны, например, хотят расти в геле мягком, как мозг. А кардиомиоцитам, наоборот, нужна жесткая среда, похожая на мускул. Обычная чашка Петри – для всех клеток одинаковая. А мой гель, говорил Малкин, мой гель будет в зависимости от того, какие клетки заказчик хочет выращивать.

Будет? Его еще никто не производит?

Я сам его буду производить, сказал Малкин. Я только что занял денег – он назвал сумму, ошеломительную для моих ушей, – и подписал договор на съем помещения.

«Малкин-гель», сказал он, и глаза его загорелись. «Малкин-гель», тоньше миллиметра. Вы его и не заметите. А вот клетка заметит и скажет спасибо. Тонкий, прозрачный и не отлепляется от пробирки, так что не прольется. Но главное – твердость и мягкость играют роль. Они играют очень важную роль.

Он продолжал рассказывать о клеточных фенотипах, о твердых субстратах, он улыбался, смакуя слова «полиакриламид» и «бисакриламид», в углах его губ скапливалась слюна, но он не замечал ее, возможно, не отдавая себе больше отчета в том, что я сидела рядом с ним, на пассажирском сиденье. Мне казалось, что он ведет беседу не со мной, а с божеством химических процессов, преподнося ему идею «Малкин-геля» как боговдохновенный продукт и как торжественную жертву.

Как ты думаешь, вдруг спросил он, остановив машину возле моего дома и как будто вспомнив обо мне. Это полное безумие – то, что я делаю? Я сошел с ума? Взял столько денег в долг и, может быть, не смогу отдать? Меня выселят из лаборатории, и я умру в канаве? Или все-таки может получиться?

Я не знала, почему он со мной так разоткровенничался. Может быть, в благодарность за то, что я не стала нападать на него, как остальные участники дискуссии. Может быть, он с самого начала пошел туда, чтобы найти кого-то, кому мог изложить свой план. Но только все пошло наперекосяк, и вот теперь я была единственным оставшимся с этого вечера собеседником.

Тебе нужны сотрудники, спросила я тогда в машине. Скажи мне, если ты ищешь кого-нибудь. Потому что сама нахожусь в поисках работы.

Да, сказал он, ищу.

На следующий день я пришла к нему в лабораторию и подписала контракт. Так я стала лаборанткой.

Друзьям я рассказывала, что Малкин (он всегда представлялся по фамилии, не называя имя, и поэтому я никогда не обращалась к нему по имени, а только: Малкин) изобрел гель, который притворялся человеческим телом. Наш «Малкин-гель» обладал различной толщиной и мягкостью в зависимости от нужд клиента. Для того чтобы вырастить клетки мозга, мы предлагали тончайший и нежный «Малкин-гель», для мускульных клеток – гель плотнее и тверже и уж совсем плотный – для клеток костей и хрящей. Мы капали «Малкин-гель» из пипеток в пластмассовые чашки и рассылали по всему свету, от Исландии до Тайваня. На первых порах наша технология давала сбои, «Малкин-гель» отклеивался от чашки, разжижался за время пересылки или слипался в комок. Клиенты слали письма с ругательствами, на что Малкин посылал им улучшенный гель бесплатно и с убытком для себя. С нашего веб-сайта на посетителя глядел цыпленок на фоне картонной коробки из-под яиц как символ разницы между «Малкин-гелем» и обычной чашкой Петри: цыпленок был живой и мягкий, коробка – твердая и безжизненная. Идея с цыпленком пришла мне в голову еще в самом начале, когда мы придумывали, как будет выглядеть наш сайт. Малкин всем рискнул ради лаборатории, подумала я, и я – его единственный сотрудник. Что будет с ним, если я уйду? Не окончится ли все крахом? Но нет, он уверял меня раньше, что поймет, если я перейду на другую работу. Он понимает, говорил он, как здесь все непрочно, как многим мы оба рискуем.

После работы мы иногда гуляли по берегу океана, и Малкин рассказывал мне, что в этом городе, в изгнании, жил и умер когда-то писатель Александр Гроссшмид.

Через две недели я ухожу с работы. Малкин, прости.

А я как раз хотел тебя расспросить, как прошла поездка, ответил он.