Если бы мы были злодеями

Мы трое обменялись мрачными взглядами и больше не произнесли ни слова. Я поплелся следом за Джеймсом, чувствуя покалывание в конечностях и ощущая то же самое, что и неделю назад, – беспокойство и нетерпение одновременно.

Сцена 7

Дни проходили в суете, и пятница наступила очень быстро. Если не считать издевательств Ричарда, премьера прошла гладко, и в коридорах училища нас щедро хвалили. Музыканты и вокалисты, правда, остались в стороне – не впечатленные нами, трагикомичными клоунами, у которых не было ничего сопоставимого с музыкой, – зато остальные смотрели на нас широко распахнутыми от восхищения глазами. Откуда им знать, что стоять на сцене и произносить чужие слова как свои собственные – это не столько акт храбрости, сколько отчаянный рывок на пути к взаимопониманию? Попытка создать тонкую связь между говорящим и слушателем и передать что-то – по сути, что угодно.

В пятницу мы были рассеянны. По крайней мере я. Утром я почти не слушал лекцию Фредерика, а на тренировке Камило мои мысли ушли так далеко, что я позволил Филиппе опрокинуть меня, когда мы выполняли упражнение на равновесие. Александр бросил на меня нетерпеливый взгляд, который явно означал: «Возьми себя в руки».

После занятий я вернулся в Башню с кружкой горячего чая и «Театром зависти» Рене Жирара, надеясь отвлечься от дюжины тревожных предчувствий, связанных с предстоящей ночью. К тому времени я уже не испытывал к Ричарду никакой симпатии: безжалостная, цепкая враждебность, которую он демонстрировал в течение нескольких недель, оставила более глубокое впечатление, нежели три года безмятежной дружбы. Однако я знал, что никакое возмездие с нашей стороны не останется безнаказанным. То, что началось, насколько я мог понять, с мелкой обиды Ричарда на Джеймса (когда последний указал первому на его место), каким-то образом набухло, раздулось и выросло, будто раковая опухоль, пока не охватило всех нас. Любой непредвзятый наблюдатель счел бы это грандиозным состязанием в ненависти, но всякий раз, когда я пытался убедить себя, что это действительно пустяки, голос Фредерика тихо напоминал мне, что дуэли случались и по сущим пустякам.

Но меня угнетала не только реальная перспектива суровой расплаты за нашу вражду с Ричардом. В пятницу вечером должна была состояться актерская вечеринка, которую всегда устраивали четверокурсники. Мне казалось, что после того, как мы поставили настоящий спектакль, нас должны освободить от планирования подобных мероприятий. Но кто я такой, чтобы бросать вызов традициям? Примерно через час после финала большинство студентов театрального отделения Деллехера и самые смелые парни и девчонки других отделений вторгались на первый этаж Замка – а иногда и на второй, хотя редко кто осмеливался подняться в Башню, – чтобы отпраздновать удачное начало и выпить за удачное окончание.

Мередит и Рен, которые не появлялись на сцене после второго акта, милостиво согласились прокрасться в Замок и подготовить все к ночи буйного веселья. Гостям и главным участникам действа, которые нагрянут сюда, не придется ничего делать, кроме как вовсю славить Диониса и потакать ему.

Ну а дежурные позаботятся о том, чтобы убрать беспорядок на следующее утро.

В половине седьмого я неохотно закрыл книгу и спустился на второй этаж, а затем поплелся по лестнице и заглянул в столовую. Мебель уже сдвинули, чтобы освободить место для танцпола. В одном углу возвышались колонки, нахально позаимствованные из будки звукорежиссера, вдоль плинтусов к розеткам тянулись кабели.

Я покинул наш Замок и направился к Фабрике, по пути сделав крюк. Моя тревога нарастала и с каждой минутой все больше и больше походила на ужас.

Должно быть, он отражался на моем лице, когда я открыл дверь гримерки. Как только я переступил порог, Александр схватил меня за куртку и выволок обратно. Когда мы добрались до погрузочной площадки, он сунул мне в рот раскуренный косяк.

– Не нервничай, – сказал он. – Все будет хорошо.

Не уверен, что кто-нибудь когда-нибудь так ошибался.

Я послушно пыхтел косяком, пока от него не осталось полдюйма. Александр забрал его, высосал до кончиков пальцев, бросил в сторону и повел меня в гримерку. Мои дурные предчувствия на задворках сознания сменились паранойей.

Время тянулось медленно, пока я накладывал грим, натягивал костюм и рассеянно – вместе с остальными – выполнял дыхательную гимнастику. Джеймс, Александр, Рен, Филиппа и я прислонились к стене в коридоре, раскинув руки, чтобы расправить диафрагму, и напевали:

– «О, войте! Войте! Войте! Вы из камня —

Из камня, люди!»[44]

Вдруг откуда-то появился первокурсник в наушниках, который заявил нам, что у нас пять минут до начала. Мое сердце пропустило удар, а потом все понеслось, словно кино на ускоренной перемотке.