– Я знаю лишь то, что они тоже репетируют, – ответил Джеймс, – но я бы предпочел, чтобы они оставили свои личные драмы в гримерке.
Мередит спустилась в Чашу и начала описывать свой сон: он звучал как угроза, а не предупреждение. Ричард, судя по выражению на его физиономии, ничего не улавливал.
– Ну, – сказал Александр, – я бы на это не рассчитывал.
Слуга вернулся на сцену. Похоже, парень боялся даже оставаться рядом с ними на подмостках. Мередит сердито взглянула на него, когда он заговорил с Ричардом.
Ричард:
– «
Слуга:
– «
Ричард обернулся к Мередит.
– «
Он схватил ее за плечи, и она крутанулась в его хватке.
– Он что, и правда ее держит? – спросил я.
Ни Джеймс, ни Александр не ответили.
– «
Мередит скривилась и издала короткий болезненный возглас, прозвучавший неприятно правдоподобно. Филиппа поймала мой взгляд с противоположной стороны сцены и едва заметно покачала головой.
– «
Он взревел и оттолкнул Мередит с такой силой, что та потеряла равновесие и упала на ступени. Откинула руки назад, чтобы удержаться, – и вдруг раздался громкий треск, когда ее локоть ударился о дерево. Тот же самый мстительный рефлекс, который я почувствовал на Хеллоуин, заставил меня дернуться вперед – понятия не имею зачем, – но Александр вцепился в мое плечо, остановив, и прошептал:
– Полегче, тигр.
Мередит отбросила волосы с лица и посмотрела на Ричарда, чуть приоткрыв рот и широко распахнув глаза. Пауза затянулась.
– Это что еще такое?!
– Стоп! – закричала Гвендолин из глубины зала, ее голос казался пронзительным и далеким.
Мередит поднялась на ноги и ударила Ричарда ладонью в грудь.
– Что за черт?!
– Что за черт? – повторил он.
По какой-то непостижимой причине он казался еще более разозленным, чем она.
– Ты не контролируешь себя!
– Слушай, сцена очень важная, я увлекся…
– И решил бросить меня на, мать твою, ступеньки?!
Гвендолин бежала по центральному проходу, крича:
– Прекратите сейчас же!
Ричард схватил Мередит за руку и притянул ее так близко, что их носы почти соприкоснулись.
– Ты действительно собираешься устроить скандал? – спросил он. – Я бы не стал.
Я мысленно выругался, сбросил с плеча руку Александра и побежал к Мередит, Джеймс последовал за мной, но Камило добрался туда первым, выскочив из первого ряда.
– Ого! – воскликнул он. – Разойдитесь. Давайте, успокойтесь, ребята.
Он осторожно отодвинул Мередит от Ричарда.
– Что здесь происходит? – спросила Гвендолин, подойдя к краю сцены.
– Дик решил поимпровизировать, – ответила Мередит, отталкивая Камило.
Она вздрогнула, когда его рука скользнула по ее ладони, и взгляд ее метнулся вниз – капля крови выползла из рукава халата. Моя собственная злость – удвоенная и запутанная отчасти из-за Мередит, а отчасти из-за Джеймса – клокотала в груди. Я стиснул зубы, борясь с самоубийственным желанием швырнуть Ричарда в оркестровую яму.
– У меня кровь, – ровным голосом произнесла Мередит, глядя на красные пятна на кончиках пальцев. – Ах ты, сукин сын!
Она повернулась и откинула полосатый занавес, проигнорировав Гвендолин, когда та крикнула:
– Мередит, стой!
Гнев Ричарда тускнел и угасал, словно испорченная лампа. Теперь он выглядел смущенным.
– Перерыв на пять минут! – бросила Гвендолин остальным. – Нет, на десять. Устраиваем антракт. Ступайте!
Второкурсники и третьекурсники двинулись первыми: медленно приходя в себя от волнения и покидая зал по двое, они перешептывались друг с другом. Я почувствовал, что Александр нависает надо мной, и сделал глубокий, успокаивающий вздох.
– Камило, проверишь, все ли с ней в порядке? – попросила Гвендолин.
Он кивнул, а она повернулась к Ричарду.
– А ты извинись перед девушкой, – твердо произнесла она. – И да поможет тебе Бог. Не делай больше ничего подобного, или я попрошу Оливера выучить твои реплики, и ты будешь смотреть премьеру, сидя в зале.
– Прошу прощения, – пробурчал он.
– Не извиняйся передо мной, – раздраженно ответила Гвендолин.
Ричард кивнул – почти смиренно – и проследил, как она медленно идет к своему месту. Затем он, похоже, осознал, что мы пятеро все еще стоим рядом, уставившись на него.
– Расслабьтесь, на самом деле я ей ничего не сделал, – процедил он, и каждое его слово сочилось презрением. – Она просто злится.