Если бы мы были злодеями

Я осознал, что до сих пор держу Джеймса за другое запястье, и резко отпустил его. Он покачнулся назад, как будто потерял равновесие, а я до этой секунды тянул его к себе. Я уже собирался извиниться, но у меня сдавило горло, когда он, опустив плечи, провел пальцами по внутренней стороне руки. Он, должно быть, забыл, что я смотрю на него, поскольку на его лице появилось странное выражение. Он стиснул челюсти, зубы крепко впились в нижнюю губу, как будто он боялся издать звук и открыть рот, боялся того, что могло сорваться с языка. Злость читалась в каждой его черте, но там также были и печаль, и отчаянное неверие.

Внезапно я рассвирепел, пульс застучал в ушах. Ричард – как он смел? Я хотел разорвать его на части, но я слишком хорошо знал границы своих возможностей. У меня нет никаких шансов причинить ему боль – и моя собственная слабость злила еще сильнее, чем его жестокость.

– Ты должен сказать Фредерику или Гвендолин о том, что он вытворяет, – сказал я громче, чем намеревался.

– Как стукач? – ответил Джеймс. – Нет, спасибо.

– Тогда только Фредерику.

– Нет.

– Ты должен сделать хоть что-то!

Он оттолкнул меня и почти закричал:

– Нет, Оливер! – Он гневно взглянул на меня и отвернулся, уставившись в пустой угол комнаты. – Ты обещал, что ничего никому не расскажешь.

Я почувствовал легкий укол, болезненную занозу там, где его ладонь ударила меня в грудь, будто что-то ужалило меня. Я схватил его за плечо и развернул лицом к себе.

– Почему, Джеймс?

– Я не собираюсь доставлять ему такого удовольствия, – ответил он, глядя в пол, его щеки горели ярким румянцем стыда. – Если он будет знать, как просто причинить мне боль, что заставит его остановиться? – Его взгляд вновь метнулся к моему лицу – умоляюще и тревожно. Его глаза потемнели. – Он сдастся, если не будет уверен, что это работает. Поэтому обещай мне, что ты не проговоришься.

Я почувствовал себя так, словно кто-то пнул меня в живот: каждый мускул свело и жгло болью. То, что мне хотелось сказать, было неуловимо, недоступно, недосягаемо. Любая идея, приходившая в голову, казалась гротескно неподходящей, и потому одно безрассудное мгновение я подумывал о том, чтобы просто обнять Джеймса и не отпускать. Вместо этого я ухватился за ближайший столбик кровати и оперся о него. Голова отяжелела, я переполнился смятением, яростью и дюжиной гораздо более сильных чувств, которые пока еще не мог определить.

– Джеймс, это конец.

– Да.

– Что будем делать?

– Ничего. Пока ничего.

Сцена 3

На следующий вечер во время репетиции я не сводил глаз с Ричарда – и на сцене, и вне ее. Так уж получилось, что, когда он вновь перегнул палку, я был не единственным, кто наблюдал за ним.

Филиппа, Александр, Джеймс, Рен и я как раз закончили первую сцену второго акта, которая длилась довольно долго. Тут был и диалог Брута с Порцией, и разговор с Лигарием, и в промежутке – беседа Брута с остальными заговорщиками. Я и понятия не имел, как Джеймс умудряется помнить свои реплики.

Рен и Филиппа покинули подмостки и с любопытством смотрели на сцену из-за правой кулисы. Джеймс, Александр и я отыграли свое и направились в левую сторону: теперь мы нетерпеливо ждали нового выхода, стоя в душном полумраке.

Итак, сцена убийства.

– Как думаешь, сколько у меня есть времени? – спросил меня Александр хриплым шепотом.

– Покурить? – усмехнулся я. – Достаточно, если пойдешь прямо сейчас.

– Если я опоздаю, прикрой меня.

– Интересно, каким образом?

Он пожал плечами.

– Притворись, что забыл реплику, или что-то в этом роде.

– И вызвать гнев Гвендолин? Нет.

Рен вытаращила глаза и приложила палец к губам, и Джеймс толкнул Александра локтем.

– Замолчите, – шикнул он. – Вас слышно даже там.

– Какая у них сцена? – спросил Александр, понизив голос.

Ричард уже вышел на подмостки – без пиджака и галстука – и говорил со слугой, которого играл один из наших неисчерпаемых второкурсников.

– Кальпурния, – тихо ответил я.

Минуту спустя Мередит появилась между двух центральных колонн: босая, в красном шелковом халате. Ее руки были скрещены на груди.

Александр присвистнул.

– Вы видели ее ноги? Полагаю, у нас появился неплохой способ распродать билеты.

– Кстати, для парня, которому нравятся другие парни, ты отпускаешь слишком много гетеросексуальных комментариев, – заметил Джеймс.

– Я могу сделать исключение для Мередит, если она будет носить именно этот халат.

– Ты отвратителен. – Джеймс.

– Я умею приспосабливаться. – Александр.

– Заткнитесь, я хочу посмотреть. – Я.

Джеймс и Александр обменялись загадочными взглядами. Я предпочел проигнорировать их пантомиму.

Слуга Цезаря удалился, и заговорила Мередит:

– «Так что же, Цезарь? Думаешь идти!

Ты из дому ступить не должен ныне»[38].

Она стояла, уперев одну руку в бок, с мрачным, осуждающим выражением лица. Я продолжал наблюдать за ней и Ричардом.

– Мне только кажется, – прошептал Александр, – или Кальпурния сегодня немного на взводе?