Если бы мы были злодеями

Я приподнялся на локтях и увидел остальных. Александр дошел до конца Моста и сел, уставившись в пустой зал. Мередит стояла на краю сцены, глядя вниз, как прыгун, размышляющий о самоубийстве. Рен находилась в нескольких шагах позади, раскинув руки, она осторожно ставила одну ногу перед другой, будто канатоходец. Филиппа стояла возле левой кулисы и о чем-то перешептывалась с Камило.

Джеймса я нашел у зеркального задника: он вытянул руку и прижал ладонь к собственному отражению. Он пристально смотрел на себя какое-то время, глаза его в этом астральном свете казались застывшими и сланцево-голубыми. Затем он отвернулся, стиснул губы и сжал руку в кулак.

Я переступил с ноги на ногу, мои ботинки скрипнули по зеркальному полу. Джеймс поднял голову, поймал мой взгляд и слабо улыбнулся. Я оцепенел, боясь шевельнуться и потерять опору, соскользнуть с того, что удерживало меня на месте, и поплыть в пустоту космоса – бродячей, странствующей луной.

Сцена 2

Наше первое представление «Лира» прошло достаточно гладко. Плакаты, выполненные в белых и темно-синих тонах, появились на каждой пустой стене кампуса и в Бродуотере. На одном из них Фредерик в белоснежных одеждах держал на руках Рен (она обмякла, как тряпичная кукла).

Надпись внизу гласила:

«Не смей соваться между змеем

И яростью губительной его!»[91]

На другом плакате Джеймс в одиночестве стоял на Мосту с мечом в руке – яркое пятно во тьме. Несколько мудрых высказываний Шута было рассыпано среди отражавшихся под ним звезд.

«Дурак тот, кто волка прикармливает»[92].

Но «Лир» не вызвал среди студентов того же возбуждения, что «Цезарь», «Макбет» или рождественский маскарад. Разговоры в Деллехер-холле звучали приглушенно. Похоже, не только наша маленькая компания страдала от отсутствия Ричарда. Однако в ночь премьеры зал был полон. Когда нас вызвали на сцену после финала, мы выстроились в неровную шатающуюся цепочку на Мосту, а зрители вскочили на ноги одной океанской волной. Но громовые аплодисменты не сумели погрузить нас в эйфорию. Гвендолин сидела в первом ряду рядом с деканом Холиншедом, на ее щеках блестели слезы, в руке она комкала салфетку. Мы разошлись по гримеркам в удушающем молчании.

Мы перенесли традиционную актерскую вечеринку с пятницы на четверг. Мы были так измотаны, что сама мысль о тусовке после дневного спектакля и вечернего представления вгоняла нас в депрессию. Я был уверен, что никто из нас не испытывал особого желания устраивать вечеринки. В то же время мы отчаянно пытались притвориться, будто все в порядке – насколько это было возможно, учитывая, что Ричард мертв, – и демонстрировали свой «позитивный настрой» перед остальными студентами. Колин, «умерший» в третьем акте, взял на себя смелость поспешить в Замок до того, как опустится занавес, и приготовить все к нашему возвращению. Проявив некоторое уважение к недавнему семинару о вреде пьянства, мы купили лишь половину обычного объема спиртного, а Филиппа и Колин намекнули потенциальным гостям, что, если хотя бы в миле от Замка – или Александра – попадется какое-нибудь действительно запрещенное вещество, они чертовски дорого поплатятся.

Мы не торопились переодеваться после представления. Отчасти потому, что наши костюмы были сложными – их пошили в стиле французской Директории в оттенках синего, серого и сиреневого, – и отчасти потому, что мы, измученные бессонницей, слишком устали. Мы действительно вымотались. Александр похудел еще сильнее и без одежды казался только что спасенным узником концлагеря. Джеймс переоделся быстрее нас двоих, повесил костюм на плечики и молча покинул гримерку. Я предположил, что он пошел в туалет или решил взять воды, но он не вернулся. Когда мы с Александром выбрались в коридор, Джеймса там не было. Мы подождали минут десять, а затем решили, что он, наверное, в Замке.

– Ты уверен?

– Куда ж ему еще идти?

– Кто знает? Я устал гадать.

Для конца марта ночь выдалась холодной, дул порывистый безжалостный ветер. Мы поплотнее закутались в пальто и быстро направились к Замку, опустив головы. Ветер выл столь сильно, что музыку в доме мы услышали, только поднявшись на крыльцо.

В отличие от нашей последней вечеринки света в доме было мало – дорожку озаряло лишь тусклое желтоватое свечение, сочащееся из кухни и столовой, да в одном из окон библиотеки горела свеча.

Я открыл парадную дверь, мы с Александром вошли внутрь и двинулись в кухню. Странно. Только две бутылки были откупорены, большая часть еды осталась нетронутой.

– Который час? – спросил я.

– Уже достаточно поздно, – ответил Александр. – А где, вообще, народ?

В Замке, конечно, не было пусто, но и столпотворения не наблюдалось. Мы приняли несколько робких поздравлений от студентов, которые вошли в кухню, прежде чем туда заглянули Рен и Филиппа. Девочки переоделись в праздничные наряды, но все равно казались блеклыми: Филиппа была в шелковистом серебристо-сером платье, Рен – в нежно-розовом.