Если бы Гитлер взял Москву

Я нагнулся к башнеру и прокричал ему в ухо, поскольку ТПУ не действовало, чтобы он толкнул ногой водителя – дескать, вперед, – он поймет. Все танки, как застоявшиеся кони, вдруг рванули, взревев моторами, и двинулись на стоявшие стеной перед нами сосны. Пушки изрыгали снаряд за снарядом, от сосен летели брызги щепок и сучьев. Танк носом переламывал сосну толщиной в телеграфный столб, сосна переваливалась через башню, а идущий позади танк наползал на нее, почти забираясь на спину перед ним идущего танка. Передний выползал из-под навалившейся сосны и освобождался от наседавшей со спины машины, которую в этот момент бросало, как с крутой волны. А этот передний уже переломил другое дерево и накрылся другой сосной, по которой опять начинал ползти танк, идущий за ним следом… Внезапно мой танк провалился в какую-то нору, а пылью заволокло всю башню – это разрушили еще одну землянку или блиндаж. Опять и опять наш механик-водитель умудрялся упорно двигать наш танк дальше, снова взбираясь на поваленные сосны и снова проваливаясь… И так, пока не проломились мы через всю лесопосадку и не вырвались на просторную долину, исполосованную гитлеровскими траншеями, ходами, окопами, едва различимыми из-за маскировки. Начиная от нашей роты и далеко влево, вся эта долина была перекрыта пылящими и дымящими танками, как будто серыми, посверкивающими выстрелами утюгами и словно бы густой сетью трассирующих огней, которая, колыхаясь, висела над долиной. С первого взгляда мне показалось, что долина с траншеями и окопами сама движется, уползает назад, а танки, накрытые сетью, стоят неподвижно. Но это было только мгновение в моем мозгу.

Вырвались на простор, вижу слева далеко внизу в овраге вроде бы какие-то дома и старая церковь, а прямо по курсу опять поле и дальше на холме тоже какие-то дома. Но без сведений разведки мы накатывались на весь этот немецкий укрепрайон буквально лоб в лоб, а они этого, конечно, ожидали и встретили нас прицельным огнем. Не успели мы даже и движение-то начать, как то тут, то там задымили подбитые наши машины!

Слева вдали виднелась насыпь железной дороги, и я еще подумал, что это и будет для нас ориентир. А совсем близко по-прежнему шел танк младшего лейтенанта Гусейнова, из башни которого полосовал длинными очередями пулемет, и непрерывно сверкала выстрелами пушка. Пулеметные огневые трассы из его танка косили то по окопам, то взмывали пологой дугой вперед, куда стреляло орудие.

Развернув перископ вправо, я увидел метрах в ста от себя, кажется, танк, где пулеметчиком был сержант Гайворон. Танк резко завернул перед снарядной воронкой и вдруг остановился. Неужели его подбили и сейчас он вспыхнет? Но эта остановка была считаные секунды, танк опять рванулся вперед, пушка полыхнула огнем, а пулеметные очереди зачастили прерывистой трассой в густой кустарник в небольшой ложбинке перед нами.

В эти секунды мы правым бортом надвигались на большую воронку от авиабомбы, и, если бы мой водитель Герасимов сию же секунду не принял чуть влево, танк перевернулся бы кверху гусеницами… Но Герасимов уже упредил мои опасения, и машина ушла плавно от воронки, миновав небольшой травянистый бугор по левому борту. За ним я вдруг заметил, как закопошились, перебегая, согбенные серые фигурки немцев у пушки, которая возникла перед нами из-за метровой земляной стенки, покрытой дерном. Я застучал по плечу башнера Гаврилова и кричу ему в ухо: «Впереди пушка!.. Очередь!»

А забыл я сказать, что, после того как у нас вышло из строя переговорное устройство и мы, можно сказать, как оглохли, я условился с Гавриловым – стукну ладонью ему по шлему, он должен стрелять из пушки, а похлопаю по плечу – стрелять из пулемета. Дело в том, что Гаврилов из-за перенесенного им ранения забывал стрелять из пушки, если вел стрельбу из пулемета, и наоборот, а поэтому я и вынужден был кричать ему на ухо и напоминать.

И вот мой Гаврилов длинной очередью как врезал по немцам, и в это же мгновение наш водитель расшиб танком земляное укрытие и всю пушку им проутюжил гусеницей, пройдясь по сошникам и казеннику.