Эти жалобные вопли сопровождались топотом ног, грохотом и периодическими возгласами самого Николаича:
– Я тебе покажу, паразит ты этакий! Я тебя отучу людей до смерти пугать. Сопляк, ты мерзопакостный!
– Не прибьет он там его?– несколько встревоженно спросил Генка.
– Да не, поучит немного ремнем и отпустит.– Спокойно сказал Саня Белов.– В прошлом году, летом, был у нас здесь пацан, чуть постарше Кукушонка. Хотел радиограмму в Москву отправить. Девушку с днем рождения поздравить. Все лампы попалил в радиопередатчике. Так его Николаич так воспитал, что он дня три ойкал, когда садился. Даже ел стоя.
В этот момент дверь вагончика распахнулась, и из нее вылетел, и, не удержавшись на ногах, скатился, по железным ступенькам вниз, раскрасневшийся, взъерошенный Кукушонок. Застегивая на ходу куртку, он опрометью бросился к своему вагончику.
– Я тебе покажу, паршивец!– погрозил ему вслед Николаич. Заметив собравшихся зрителей, он грозно рыкнул.– Чего тут, за делегация собралась? Еще с кем побеседовать? Давай, милости просим, щас каждому расскажу, что к чему. Ржут они стоят, обрадовались!
– Ой!– кряхтел в вагончике Кукушонок, забившись в угол с кружкой чая.– Я думал, Николаич меня прибьет. Рука тяжелая, ужас.
– Ничего. Николаич он педагог опытный! Знаешь, сколько он тут народа воспитал, и никто не помер!– засмеялся Паша.
Вечером, когда Кукушонок полез к себе наверх, Генка спросил:
– Кукушонок! А ты куда?
Тот с удивлением посмотрев на Генку и, не зная, какой еще каверзы ждать, испуганно пролепетал:
– Спать.
– А мы думали, ты теперь в вездеходе обоснуешься, что б с утра далеко не ходить. Встал и уже, считай, на рабочем месте.
Генка заржал, а несчастный Кукушонок, как всегда, покраснев до ушей, поскорее скрылся от насмешек товарищей на своем втором ярусе.
Соня вернулась после празднования Нового года, первого января, ближе к вечеру. Вера отсыпалась, после бессонной ночи, проведенной на улицах Москвы вместе с однокурсниками. Услышав грохот и шум, которым обычно сопровождались все Сонины манипуляции по хозяйству, Вера, заспанная, недовольная выползла на кухню, где буйствовала сестра.
– Привет.– Пробурчала Вера, пытаясь открыть глаза на привычную ширину.
– Привет,– ответила Соня, как показалось Вере, странно-торжественным голосом.
Соня бестолково переставляла кастрюли и совершала какие-то бессмысленные, на Верин взгляд, действия, ничего не спрашивала у Веры и вообще вела себя как то странно. Казалось, что ее так и распирает желание, что то сказать, но по одной ей известной причине она молчит. В общем, Сонька явно была не в себе.
– Что случилось?– спросила Вера.– Встретила живого Деда Мороза?
– Женя сделал мне предложение!– скромно потупив глазки и, как показалось Вере, даже слегка зардевшись, сообщила Соня.
– О!– протянула Вера. На самом деле это «о», в данном случае, означало, что Вера поражена, тем, что тормозной Женя все-таки решился, спустя четыре года, осчастливить Соню и не дать ей состариться в одиночестве. Но сестре об этом знать не обязательно. Пусть считает это выражением восторга.
– Поздравляю. Когда свадьба?
Соня сердито посмотрела на сестру.
– Вера! Он мне только вчера предложение сделал. Что, думаешь, мы прямо в новогоднюю ночь побежали в ЗАГС заявление подавать? Не все же такие быстрые как ты.– Не упустила Сонька случая поддеть младшую сестру.
Вера пожала плечами. Да и пожалуйста. Ей-то, что. Куда торопиться, теперь можно еще года четыре подготавливаться к подаче заявления. А там, глядишь, еще до первых морщин, уже и муж с женой. И вот оно, счастье.
Соня, решив, что несколько перегнула, испытала легкий укол совести. Она то, теперь, счастливая невеста, а Вера одинокая и, как ей в последнее время казалось, несчастная, хоть, и по собственной глупости.
– Может в мае или июне, когда тепло будет,– уже более мягко сказала Соня.
– Ну, я за тебя рада. Если ты сама рада. А ты рада?– на всякий случай поинтересовалась Вера. Соня подозрительно покосилась на сестру, не скрывается ли в вопросе подвох, и, не найдя к чему придраться, в конце концов подтвердила, что она очень рада и даже счастлива.
Апрель 1991 г.