Читаем Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины полностью

Смертельно ранен юноша-прапорщик, только что выпущенный из корпуса и впервые участвующий в деле. Война была знакома ему лишь по мечтам, рождаемым его воображением. В мечтах он видел себя героем и в схватке непременно желал быть им. «Хорошенький прапорщик был в восторге; прекрасные черные глаза его блестели отвагой, рот слегка улыбался; он беспрестанно подъезжал к капитану и просил его разрешения броситься на ура». В конце концов он, выхватив шашку, и бросается без разрешения, когда надо было отступить, – и вот уже два солдата, держа под мышки, выносят его из леса. «Он был бледен, как платок, и хорошенькая головка, на которой заметна была только тень того воинственного восторга, который воодушевлял его за минуту перед этим, как-то страшно углубилась между плеч и спустилась на грудь. На белой рубашке под расстегнутым сюртуком виднелось небольшое кровавое пятнышко».

Сколько меткой, беспощадной наблюдательности в этой страшно углубившейся между плеч голове раненого.

Следом – небольшая, но емкая картинка из военной медицины.

«…Солдат вел худую, разбитую лошадь, с навьюченными на нее двумя зелеными ящиками, в которых хранилась фельдшерская принадлежность. Дожидались доктора. Офицеры подъезжали к носилкам и старались ободрить и утешить раненого…

Приехавший доктор принял от фельдшера бинты, зонд и другую принадлежность и, засучивая рукава, с ободрительной улыбкой подошел к раненому.

– Что, видно, и вам сделали дырочку на целом месте, – сказал он шутливо-небрежным тоном, – покажите-ка.

Прапорщик повиновался; но в выражении, с которым он взглянул на веселого доктора, было удивление и упрек, которых не заметил этот последний. Он принялся зондировать рану и осматривать ее со всех сторон; но выведенный из терпения раненый с тяжелым стоном отодвинул его руку…

– Оставьте меня, – сказал он чуть слышным голосом, – все равно я умру.

С этими словами он упал на спину, и через пять минут, когда я, подходя к группе, образовавшейся подле него, спросил у солдата: «Что прапорщик?», мне отвечали: «Отходит».

Портрет военного доктора написан не слишком доброжелательно. По мысли автора, он не находит правильного тона ни в разговоре с больным, ни в своих действиях подле него. Между тем, его действия, может быть, не заслуживают серьезных упреков. Еще не осмотрев раны, он пытается прежде всего успокоить пациента. Затем знакомится с характером ранения. Когда же видит, что дело безнадежно, отступает, не приносит раненому дополнительных страданий.

Но для Толстого суть эпизода – смерть. Человек живой, полный земных помыслов и стремлений, вдруг оказывается на рубеже перехода в иной, неведомый мир, на рубеже, где жива лишь душа, а тело, если напоминает о себе, то одной только болью. В эту серьезную минуту меняются многие основные понятия, представления, доводы «за» и «против», – приободряющие шутки доктора, бессмысленное медицинское вмешательство ложатся на душу умирающего лишним грузом уже оставляемого ею мира, приносят ей новые страдания, мешают в покое и прозрении совершить решающий шаг.

Без лишних слов

Представление Толстого о военной медицине откроется нам позже, когда окажемся с Львом Николаевичем в осажденном Севастополе. Здесь, в «Набеге», для писателя в центре эпизода, над которым мы задумались, не врач, а умирающий.

Рассказу о ранении прапорщика предшествует рассуждение автора о русском героизме, которому не свойственны громкие слова и эффектные жесты. Вот так же, без лишних слов и жестов, должен человек, по мысли Толстого, совершить великое дело смерти.

Через несколько лет он возьмется за рассказ (не закончит), который так и назовет – «Как умирают русские солдаты».

Чеченцы ранят в бою доброго, общительного солдата, известного в роте шорника.

«– Разве тяжело ранен?

– Вот же, навылет, – сказал он <ротный командир>, указывая на живот.

В это время за ротой показалась группа солдат, которые на носилках несли раненого.

– Подержи-ка конец, Филипыч, – сказал один из них, – пойду напьюсь.

Раненый тоже попросил воды. Носилки остановились. Из-за краев носилок виднелись только поднятые колена и бледный лоб из-под старенькой шапки…

Мы подошли взглянуть на раненого… Он, казалось, похудел и постарел несколькими годами, и в выражении его глаз и склада губ было что-то новое, особенное. Мысль о близости смерти уже успела проложить на этом простом лице свои прекрасные, величественно-спокойные черты.

– Как ты себя чувствуешь? – спросили его.

– Плохо, ваше благородие, – сказал он, с трудом поворачивая к нам отяжелевшие, но блестящие зрачки.

– Бог даст, поправишься.

– Все одно когда-нибудь умирать, – отвечал он, закрывая глаза.

Носилки тронулись; но умирающий хотел еще сказать что-то. Мы подошли к нему.

– Ваше благородие, – сказал он моему знакомому. – Я стремена купил, они у меня под наром лежат – ваших денег ничего не осталось.

На другое утро мы пришли в госпиталь наведать раненого.

– Где тут солдат восьмой роты? – спросили мы…

– Вынесли.

– Что, он говорил что-нибудь перед смертью? – спросили мы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии