Читаем Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины полностью

В искреннейшей его «Исповеди» читаем: «Я всею душой желал быть хорошим; но я был молод, у меня были страсти, а я был один, совершенно один, когда искал хорошего… Добрая тетушка моя <Т.А. Ергольская>, чистейшее существо, с которой я жил, всегда говорила мне, что она ничего не желала бы так для меня, как того, чтоб я имел связь с замужнею женщиной: «rien ne forme un jeune homme comme une liaison avec une femme comme il faut» <«ничто так не образует молодого человека, как связь с порядочной женщиной»>.

В дневнике 1900 года, через 53 года после первой записи, Толстой снова возвращается к теме (томит!): «Вспомнил свое отрочество, главное юность и молодость. Мне не было внушено никаких нравственных начал – никаких; а кругом меня большие с уверенностью курили, пили, распутничали (в особенности распутничали)… И многое дурное я делал, не желая делать – только из подражания большим».

Рассказ о любви плотской

«Крейцерову сонату», написанную в 1880-е, разрешат напечатать в 1891 году, но рукописные экземпляры, списки широко читаются, множатся, передаются от одного другому тотчас по завершении писателем работы над повестью, двумя годами раньше, в 1889-м.

«Самые важные политические события редко завладевали всеми с такой силой и полнотой», – вспоминает современник о первом появлении «Крейцеровой сонаты».

«Рассказ о любви плотской», поведанный миру с толстовской беспощадной искренностью, побуждает людей заглянуть в себя, в глубины своего я, куда мы менее всего склонны заглядывать.

Герой повести Позднышев (он и рассказывает автору, нам свою историю) убивает жену. Убеждает себя, что из ревности, но Толстой тонко показывает, что ревность лишь повод, что Позднышев сам возбуждает в себе это чувство и одновременно сам подталкивает жену к измене, создает улики для подозрений. Подлинная же причина убийства не измена, которой, похоже, и вовсе не было, а скопившаяся и восставшая в нем ненависть к жене, к себе, к воплощенному в них, в их отношениях «всему строю жизни», при котором животное начало подавляет в людях их высшую человеческую природу.

Отказ от физического труда, праздность, изобильная пища, одежда, оголяющая тело, напоминающая о любовных отношениях, танцы, зрелища, «вся обстановка жизни, от картинок на коробках до романов и повестей и поэм», – все это разжигает чувственность, которая высвобождается из-под руководства людей, начинает своевольно руководить ими. Половые отношения без связи с «мыслью семейной», с рождением детей превращаются лишь в средство добычи физического удовольствия. Такое не остается безнаказанным, жестоко мстит людям, убивая в них величие и красоту духа.

Не предписание – идеал

Первые же читатели «Крейцеровой сонаты» задаются вопросом: как изменить отношения в семье, в обществе, как уйти из страшного тупика, куда забрели герои повести. В письмах к Толстому читатели задают ему этот вопрос. И он пишет «Послесловие» к «Крейцеровой сонате».

Размышляя об исправлении жизни Толстой (его слова), «ужасался своим выводам, хотел не верить им, но не верить нельзя было».

Против распространенного мнения о необходимости и полезности полового общения он выдвигает идеал целомудрия. Он понимает: прийти к нему не просто, для этого необходимо изменить нынешнее общественное устройство, само мышление нынешнего человека. Труднее всего, наверно, переменить взгляд на плотскую любовь, не «как на поэтическое и возвышенное состояние, как на это смотрят теперь, а как на унизительное для человека животное состояние».

«Послесловие» смутило многих читателей. Одни увидели в нем предписания, правила, реально неисполнимые; другие не соглашались с самым смыслом того, что вычитали в «Послесловии». Но Толстой стоит на своем: «Мысли, высказанные там, верны, искренни, и я с величайшим напряжением и радостью открывал их». Открывал!.. Упорная, напряженная работа над «Крейцеровой сонатой» и «Послесловием» тем и отличается, что на каждом шагу дарит самому автору поразительные, неожиданные открытия: «Мне… открылся идеал, столь далекий от действительности моей, что сначала я ужаснулся и не поверил».

Он просит не смешивать разнородные вещи: правила (предписания) и идеал: «Идеал только тогда идеал, когда осуществление его возможно только в идее, в мысли, когда он представляется достижимым только в бесконечности и когда поэтому возможность приближения к нему – бесконечна. Если бы идеал не только мог быть достигнут, но мы могли бы представить себе его осуществление, он бы перестал быть идеалом».

В письме к другу он рисует прямую линию, а поверх нее – ломаную: искренний, настояще живой человек никогда не может идти по прямой, отступление от идеала в приложении к действительности неизбежно. Пусть линия ломаная, лишь бы человек продолжал идти «так» (в направлении прямой), а «не ходил так» – он рисует ломаную линию, уходящую под углом вниз от прямой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии