«Если», 2012 № 01

Я приказал ночнику включиться и осторожно поправил жене волосы. А выпрямившись, увидел, что сын с удивлением оглядывается по сторонам. На стенах висели голографические снимки, где он был запечатлен то в форме школьной баскетбольной команды, то в смокинге на выпускном балу, то с друзьями; на комоде стоял еще один снимок (правда, довольно пыльный), где он держал в руках кубок победителя студенческой викторины, а над комодом висел в рамочке его университетский диплом. Все стены были в его фотографиях и голографических снимках, начиная с младенчества; последний был сделан всего за месяц до того черного дня, когда он прошел через то, что Джулия называла Превращением. Я видел, как дрожит его лицо, когда он смотрел на памятные вещи своего детства и юности, и мне казалось, что я читаю его мысли: «Да они же превратили комнату в чертово святилище!». Что ж, он не ошибся, только эта комната была памятником нашему сыну, каким он когда-то был, а не тому жуткому существу, каким он стал. Да и Джулию я переселил сюда потому, что вещи из прошлого немного утешали ее, пусть этого прошлого она почти не помнила.

— Привет, Джордан, — улыбнулась она. — Как дела?

— Все в порядке, Джулия. Ты не возражаешь, если я выключу визор?

— Мне понравились передачи, — сказала она. — Как дела?

Я приказал экрану отключиться.

— Что, уже август?

— Нет, Джулия. Сегодня, как и вчера, февраль, — терпеливо пояснил я.

— Вот как… — Она задумчиво сдвинула брови. — А я решила, что август… — И снова приветливо улыбнулась. — Как дела?

Неожиданно наш сын шагнул вперед:

— Привет, мам.

Она внимательно посмотрела на него и улыбнулась:

— Ты великолепно выглядишь.

Он потянулся к ней — я не успел его остановить — и взял за руку своими пальцами-прутиками.

— Я скучал по тебе, мам…

Казалось, он задыхается от волнения, хотя мне трудно было судить: музыкальный тон звонких трелей не изменился. Его речь была так непохожа на человеческую (я до сих пор не знаю, как мы ее понимали).

— Сегодня Хэллоуин? — спросила Джулия. — Ты нарядился на вечеринку?

— Нет, мама. Теперь я так выгляжу.

— Ну что ж, ты выглядишь очень хорошо. Красиво. — Она замолчала и нахмурилась. — Разве мы знакомы?

Он улыбнулся. Печально, как мне показалось.

— Когда-то были. Я твой сын.

Она с минуту молчала, мучительно пытаясь вспомнить.

— Кажется, у меня когда-то был мальчик, только я забыла его имя.

— Меня зовут Филип.

— Филип… Филип… — повторила она несколько раз, потом решительно покачала головой. — Нет, мне кажется, его звали Джордан.

— Джордан — это твой муж. А я твой сын.

— Ну да, когда-то у меня был мальчик…

С минуту на лице Джулии ничего не отражалось. Потом она спросила:

— Значит, сегодня Хэллоуин?

— Нет, — мягко сказал он. — Тебе нужно поспать. Мы поговорим утром.

— Хорошо, — согласилась она. — А мы знакомы?

— Я твой сын.

— Когда-то давно у меня, кажется, был сын, но… — Она помолчала. — Как дела?

Я видел, как по его серебристой щеке поползла прозрачная слеза. Он осторожно опустил ее руку поверх одеяла и отступил назад. Я включил визор, нашел круглосуточный канал, отрегулировал звук и, оставив Джулию бессмысленно таращиться на экран, вышел за Филипом в коридор и запер дверь.

Мы прошли в захламленную кухню с древней бытовой техникой и тремя треснувшими плитками на полу (в свое время каждый из нас кокнул по одной). Мне здесь было удобно и уютно, но, увидев, как Филип смотрит на обугленный край кухонного стола, который он нечаянно поджег еще ребенком, я на мгновение почувствовал себя неловко за то, что так и не удосужился его отремонтировать.

— Ты должен был мне сообщить, — сказал он, когда немного успокоился.

— А ты не должен был ни уезжать, ни становиться тем, чем ты стал.

— Но, черт подери, она же моя мать! — Его трели стали громче и резче, из чего я заключил, что он чуть ли не вопит.

— Ты все равно не сумел бы помочь.

Я приказал холодильнику открыться и достал пиво.

— Выпьешь, перед тем как вернуться в то проклятое место, откуда ты прибыл? — Подумав, что сказал, я нахмурился: — Или ты не пьешь человеческие напитки?

Не ответив, он молча подошел и взял пиво. Таким ртом вряд ли можно пить из банки, поэтому я ждал, что он попросит стакан или миску. Филип видел, что я за ним слежу, но его это, похоже, ничуть не трогало. Не воспользовавшись ничем — ни соломинкой, ни даже языком, — он просто стал выдвигать свой рот-трубочку, и когда хоботок вытянулся на несколько дюймов, просунул его в отверстие банки. Через пару секунд он сглотнул, и я понял, что пиво каким-то образом все-таки попало по назначению.

Поставив банку, он увидел старый вымпел, который я повесил на стену, когда сын был еще мальчишкой.

— Ты по-прежнему болеешь за «Питонов»?

— Несмотря ни на что.

— Как у них успехи?

Когда-то это его действительно интересовало, но давно, много лет назад.

— Они уже бог знает сколько времени не могут найти нормального куортербека, — ответил я.

— А ты все равно за них болеешь.

— Нельзя бросать свою команду только потому, что у нее наступили трудные времена.

— Ни команду, ни родителей.

Я не нашелся, что сказать, а через минуту он произнес: