«Если», 2002 № 09

Она стоит в дверях кухни, держась за ручку, как за спасательный круг, прижимаясь всем телом к крашеному дереву. Глаза широко раскрыты, но в них нет места ничему, кроме страха. Грохот продолжается и вопли тоже, я пытаюсь выговорить «позовите полицию», но вместо этого глотаю слюну, задыхаюсь и хватаю воздух. Джине следовало бы сделать это и без моего приказа, но она слишком напугана и примерзла к месту. Она плачет. Все, на что способна эта девочка — рыдать взахлеб. И нет защиты от того, кто упивается ее слезами.

Боль рассекает меня от паха до живота и дальше, до глотки, а глаза застилает красная пелена. Стены дома взрываются, пол поднимается и ударяет меня по голове, как раз в тот момент, когда распахивается дверь. Он тощий, как змея, и вместо глаз — две зеленые щелки. Я чувствую руки Джины, обнимающие меня, и пол отдаляется, но он крадется к нам. Она держит меня на коленях, словно я — ее сын.

— Пожалуйста, Эдди. Пожалуйста!

Так эту сволочь зовут Эдди. Я впервые услышал его имя. Теперь понимаю почему. Помяни черта…

— Пожалуйста; прости меня, но я тут ни при чем, сиделка не пришла. Пожалуйста, Эдди, позвони 911, пожалуйста, он всего лишь старик, он нуждается в помощи. О Боже, кажется, он умирает!

— Заткнись!

Он хватает ее за руку, рывком тянет к себе. Я падаю с ее колен на пол и ощущаю во рту вкус пыли и крови. Сил осталось только на то, чтобы повернуться на бок и увидеть, как он бьет ее в лицо, так зверски, что она отлетает к стене и ударяется затылком.

— Будешь еще указывать мне, что делать?! — вопит он. — Плевать я хотел на этого старого ублюдка! Сдохнет — значит, туда ему дорога! Тебе лучше побеспокоиться о другом, сука, и пропади он пропадом! Вместо того, чтобы…

Шум дождя наполняет мои уши, смывая звуки его голоса, его кулаков, обрабатывающих ее плоть. Я ухитряюсь перекатиться на спину и чувствую влагу, сочащуюся по щекам. Слезы? Не может быть. У солдата дел немало. У солдата нет времени плакать.

Я сознаю, что последнее заявление — ложь. Я глотал немало слез, стоя у полоски только что зарытой могилы, обозначенной лишь сломанной веткой, воткнутой в землю. На другом конце обычно висит пустая каска, словно звезда на верхушке рождественской елки. И, знаете, эта уловка никогда не подводила: кто-то вечно ловил меня на месте преступления и спрашивал, уж не плачу ли я, но я всегда отвечал: «Нет, это просто дождь».

Да, это дождь. Я позволяю ему струиться по лицу, зная* что могу лежать так вечно, глядя в небо, плоское и серое. Как ни странно, в облаках не мелькает ни одного немецкого самолета, не сыплются бомбы, вздымая коричнево-черно-красные земляные фонтаны. Уши все еще звенят от оглушительного взрыва: звука, который бьет меня в спину кувалдой, швыряет в лес, до которого мы так старались добежать. Помню, как валялся там, втягивая губами грязь, пока рядом не появился Джимми. Вместе с Фрэнком он поставил меня на ноги и потащил дальше.

Кто-то наклоняется надо мной с левой стороны, кто-то — с правой, совсем как тогда, в Италии. Крепкие руки подхватывают меня под локти и поднимают с пола. Сапоги тонут в грязи. Я стою, пялясь на собственный мундир, засаленный, как свиной зад (спрашивается, как теперь привести его в порядок?). О, Господи, капитан Шаррок покажет мне, где раки зимуют: он просто-таки помешан на порядке, как никто на всем европейском театре военных действий.

Содержи себя в чистоте или рой нужники, — вот девиз этого гада.

Я досадливо провожу рукой по густым рыжим волосам. Ник протягивает мне каску. Фрэнк отдает винтовку.

Я понимаю: что-то неладно, совсем неладно, ну, знаете, как это бывает. Ваш дом горит, а вы стоите и орете на пожарного, спасшего вам жизнь, потому что тот не догадался прихватить заодно ваш свадебный снимок. Ваш отец умер, а вы прямо на похоронах отчаянно ругаетесь с сыном. Мне бы следовало смирно лежать на полу в столовой, но вместо этого я переминаюсь на дожде у какого-то высокого окна, за которым стоял не долее пяти минут назад, а язык так и чешется поцапаться с Ником. Выпалить всю правду-матку: «Какого дьявола ты торчишь здесь, помогая мне вновь стать человеком? Джимми когда-то уже сделал это, давно, в Италии, он и Фрэнк. А не ты. Тебя разорвало на тысячу кусков и вбило в воронку где-то там, позади. Какого дьявола ты делаешь здесь, в моих воспоминаниях?»

— Знаю, — улыбается Ник, — подлость какая, верно?

Фрэнк хлопает меня по плечу:

— Хорошо, что ты рядом, Рыжий. Пойдем.

— Что? Никуда я с вами, клоунами, не пойду.

— Придется, — бросает Фрэнк. Когда он говорил таким тоном там, на полях сражений, вы понимали, что спорить нет смысла. Фрэнк имеет свойство видеть вещи, которые вы не в силах изменить, как бы ни хотели. Как бы ни мечтали. Это не раз спасало нам жизнь.

— Если желаешь, можешь зайти и попрощаться, но…