Эрик

– А я ему помогал, – вставил демон хриплым от угрюмого возмущения голосом. – Я ведь иногда оказывал тебе поддержку, правда? Сплетню какую принесу, подбодрю, когда камень опять вниз покатится. Вот, помню, вижу, камень снова летит, ну и скажу: «Ух ты, опять эта треклятая каменюка сорвалась», а он мне: «Чтоб его черти взяли». Хорошие были времена. Замечательные.

Он громко высморкался. Ринсвинд кашлянул.

– А это уже становится невыносимым, – пожаловался демон. – В прежние дни мы были счастливы. И особого вреда от этого не было – ну, в смысле, все мы в одной преисподней сидим.

– Вот именно, – подхватил закованный мученик. – И я знал, что если буду хорошо себя вести, то в один прекрасный день у меня появится шанс выйти на волю. Кстати, ты в курсе, что теперь я раз в неделю должен прекращать работу, чтобы учиться рукоделию?

– Это, должно быть, очень мило… – неуверенно промолвил Ринсвинд.

Глаза заключенного сузились.

– Плетение корзинок? – переспросил он.

– Я пробыл здесь восемнадцать тысяч лет, вырос от бесенка до демона, – ворчал демон. – Я изучил ремесло, так-то вот… Восемнадцать тысяч треклятых лет махания вилами, а теперь это… Читаю…

Акустический взрыв отдался эхом по всему Аду.

– Ой-ей-ей! – воскликнул демон. – Он вернулся. И, похоже, Он очень сердит. Нам лучше не высовываться.

Отовсюду слышались разочарованные стоны – демоны и души осужденных возвращались к прерванным пыткам.

Узник покрылся испариной.

– Послушай, Виззимут, – взмолился он, – а что, если мы, ну, пропустим парочку параграфов?..

– Это моя работа, – с несчастным видом ответил демон. – Ты же знаешь, Он все время нас проверяет, это будет стоить мне места…

Он замолк, скорчил Ринсвинду грустную гримаску и мягко похлопал всхлипывающую душу когтистой лапой.

– Знаешь что, – добродушно предложил он, – я, пожалуй, пропущу некоторые из подпунктов.

Ринсвинд взял сопротивляющегося Эрика за плечо и негромко проговорил:

– Нам лучше двигать отсюда.

– Но это по-настоящему ужасно, – заявил Эрик, когда они зашагали прочь. – Именно так зло делает себе дурное имя.

– Гм, – отозвался Ринсвинд.

Ему пришлось не по душе известие о том, что Он вернулся и Он очень сердит. Всякий раз, когда кто-либо достаточно важный, чтобы заслуживать написания с большой буквы, сердился в непосредственной близости от Ринсвинда, обычно оказывалось, что Он сердит именно на него.

– Если ты столько знаешь об этом месте, то, может, вспомнишь, как отсюда выбраться?

Эрик почесал голову.

– Ну, если бы кто-нибудь из нас был женского пола, это бы, несомненно, помогло, – ответил он. – Согласно эфебской мифологии, есть тут одна девушка, которая бродит туда-сюда.

– Но что она здесь забыла?

– Понимаешь, там был какой-то договор… Не помню точно. Помню только, что именно из-за нее у нас наверху случается зима.

– Я всегда знал: все зло – из-за женщин, – с мудрым видом кивнул Ринсвинд.

– В общем, этот вариант не подходит. Остается добыть какой-нибудь музыкальный инструмент.

– Я умею свистеть, – услужливо предложил Ринсвинд.

– Желательно, лиру, – добавил Эрик.

– О-о.

– Но… но… когда будем выходить, нельзя оглядываться… иначе превратимся в соляные столбы… Или в кусок дерева?

– Я вообще никогда не оглядываюсь, – твердо заявил Ринсвинд. – Одно из первых правил при убегании гласит: «Никогда не оглядывайся».

У них за спиной раздался рев.

– В особенности когда слышишь громкие звуки, – продолжал Ринсвинд. – Кстати о трусости, именно этим люди и отличаются от овец. Ты прямой наводкой бежишь прочь.

Он подхватил полы своего балахона.

И они бежали, бежали и бежали, покуда знакомый голос не окликнул их:

– Эй, ребята, привет. Ко мне не завернете? Подумать только, как мир тесен. Везде встречаешь старых друзей.

А другой голос подхватил:

– Какеготам?! Какеготам?!

– Где они?!

Нижестоящие владыки Ада затрепетали. Намечалось нечто ужасное. Похоже, им светил меморандум.

– Они не могли ускользнуть, – резко бросил Астфгл. – Они где-то здесь. Но почему вы не можете их найти? Я что, окружен не только дураками, но и ни на что не годными работниками?

– Повелитель…

Верховные демоны разом крутанули головами.

Говорившим был герцог Вассенего, один из старейших демонов в преисподней. Сколько ему лет, никто точно не знал. Даже если это не он изобрел первородный грех, то, по крайней мере, именно герцог Вассенего сделал одну из его первых копий. Изворотливостью ума и предприимчивостью он мог поспорить с самим человеком, наверное, вот почему герцог, как правило, принимал облик старого, довольно грустного законоведа, среди предков которого каким-то образом затесался орел.

«Бедный старина Вассенего, на этот раз он влип, – промелькнула мысль в демонических умах. – Это будет не просто меморандум, это будет строгий выговор, доведенный до сведения всех отделов и занесенный в личное дело».