Эрик

Ринсвинд оглядел его сверху донизу.

– Неужели?

– О да. Исключительно. Ищу с самого детства.

Лицо Ринсвинда выражало крайнюю озадаченность.

– В таком случае, – начал он тоном, каким обычно разговаривают с маленькими детьми, – не лучше ли… ну, знаешь, разумнее… завязать…

– Что? – спросил да Щеботан.

– О, неважно, – отозвался Ринсвинд. – Однако у меня есть для тебя кое-что, – добавил он. – Чтобы ты, ну, знаешь, не скучал, мы дарим тебе этого замечательного говорящего попугая. – Ринсвинд ловко сграбастал птицу, старательно избегая подставлять пальцы под мощный клюв. – Это ведь лесной житель. Было бы жестоко и дальше заставлять его жить городской жизнью…

– Я родился в клетке, ты, буйный какеготам! – крикнул попугай.

Ринсвинд придвинул нос к его клюву и прошипел:

– Либо это, либо на сковородку.

Попугай открыл было клюв, чтобы цапнуть его за нос, но, увидев выражение лица волшебника, резко передумал.

– Попка хочет печенья, – проговорил он и тихо буркнул: – Какеготамкакеготамкакеготам!

– Дорогая моя, чудная птичка! – восхитился да Щеботан. – Я буду присматривать за ней.

– Какеготамкакеготамкакеготам!

Они достигли джунглей. Несколькими минутами спустя Сундук стронулся с места и порысил следом за ними.

В Тецуманской империи был полдень.

Из главной пирамиды доносились звуки, которые позволяли предположить, что там разбирают на части какую-то очень большую статую.

Жрецы в задумчивости сидели на полу. Время от времени кто-нибудь из них вставал и произносил краткую речь.

Во всех этих речах затрагивались крайне важные вопросы. Например, о том, что экономика царства напрямую зависит от процветания индустрии, занимающейся производством обсидиановых ножей; о том, что покоренные соседние царства с течением времени привыкли полагаться на твердую руку правительства, а также, между прочим, на разрубание тел, разрезание животов и вынимание внутренностей, производимые той самой твердой рукой; и об ужасной судьбе, которая ожидает любой народ, не имеющий бога. Народ-безбожник способен дойти до чего угодно: он может возмутиться против добрых старых традиций скромной жизни и несамопожертвования, сделавших империю таковой, какова она есть сегодня; народ может начать спрашивать себя, зачем ему, народу, если у него нет бога, все эти жрецы. В общем, ожидать можно чего угодно.

Все вышеперечисленное было очень хорошо изложено Муцумой, верховным жрецом, когда он сказал:

– [Расплющенная фигурка со сломанным носом, коготь ягуара, три пера, стилизованным, покрытым иглами муравьед.]

Через некоторое время было проведено голосование.

К вечеру ведущие каменщики империи начали работу над новой статуей.

В основе своей она была прямоугольной и имела кучу ног.

Правитель демонов побарабанил пальцами по столу. Не то чтобы его расстроила судьба Кусалькоатля, которому теперь придется провести несколько столетий в одном из низших кругов преисподней, пока он не нарастит себе новое материальное тело. Так ему и надо, этому мерзкому крысенышу. Случившееся на пирамиде – вернее, чуть не случившееся – также не особо волновало Астфгла. В конце концов, суть исполнения желаний как раз и заключается в том, чтобы клиент получал именно то, что просил, и именно то, что на самом деле ему было совсем не нужно.

Но события… они выходили из-под демонического контроля.

Да нет, смешно. В лучшем случае он всегда может материализоваться и лично навести порядок. Но Астфгл предпочитал, чтобы люди думали, будто бы все плохое в их жизни случается по воле рока и судьбы. Астфглу нравилось мутить воду. Это поднимало ему настроение.

Правитель демонов повернулся обратно к зеркалу и подкрутил ручку временного контроля.

Только что они были в душных, влажных джунглях Клатча, как вдруг…

– Я думал, мы собирались вернуться ко мне в комнату, – пожаловался Эрик.

– Я тоже так думал! – отозвался Ринсвинд. Чтобы перекрыть жуткий грохот, ему пришлось кричать.

– Щелкни еще раз пальцами, демон.

– Ни за что в жизни! Ты не представляешь, сколько на свете мест, где нам придется гораздо хуже!

– Но здесь жарко! И темно!

С этим Ринсвинд спорить не мог. А еще здесь было трясуче и шумно. Когда его глаза немножко привыкли к темноте, он различил мутные пятнышки света. Их тусклое сияние, а также сильный запах древесной стружки и клея позволяли предположить, что Ринсвинд с Эриком оказались внутри… какого-то корабля. Все вокруг носило явный отпечаток столярных работ. Если это действительно был корабль, то в данный момент он подвергался жутко ухабистому спуску со стапеля.

Толчок с силой бросил Ринсвинда на переборку.

– Должен сказать, – пожаловался Эрик, – что если именно здесь живет самая прекрасная женщина в мире, то я крайне невысокого мнения о выбранном ею туалете. Каких же размеров она должна быть, чтобы носить такое?

– Кто носить? Кого носить? – переспросил Ринсвинд. – И при чем тут туалет?

– Все прекрасные дамы носят облегающие, соблазнительные туалеты, – самоуверенно заявил Эрик. – Я об этом читал.