Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе

Конечно, конкуренция среди оставшихся не выданными замуж невест к концу каждого сезона лишь обострялась, поскольку в следующий сезон в бой вступит множество молодых, а возможно, и более красивых и богатых женщин. При всех преимуществах богатого приданого едва ли вызывает удивление, что часть родителей пыталась набить своим дочерям цену, овеивая завесой тайны их самих и их ожидания – или подобно семейству Монков – распуская нагло преувеличенные слухи о размере приданого своих дочерей. Леди Аксбридж с горечью писала брату о том, как слишком поздно обнаружила, что родители ее будущей невестки ввели в заблуждение ее доверчивого сына капитана Чарльза Пэджета, показав себя очень прижимистыми по части выполнения брачных договоренностей, «учитывая, что в прошлом году они выдавали ее за богатую наследницу, а теперь разбазарили ее состояние до семи тысяч пятисот фунтов».

У леди Спенсер, писали газеты, якобы имелась более конгениальная идея относительно того, как ей избавить своих дочерей от конкуренции. Очереди из пэров, теснившихся в проходах к сцене и чуть ли не боготворивших актрис, навели ее на саркастическую мысль вывести дочерей на театральную сцену, если не удастся их выдать замуж иным образом. Ее дочь Сара тем временем предавалась не менее причудливым мечтам: о том, как бы ей убраться из опостылевшей столицы с ее нудными собраниями и сплетнями о помолвках и отправиться в путешествие по Средиземноморью подобно богатому юному холостяку.

Однако, хотя Лондон эпохи Регентства был не самой благоприятной средой для поиска и обретения истинной любви, романтика того времени и места – отнюдь не вымысел.

Глава 2 Победы и поклонники

Во второй половине дня 2 мая 1812 года все три благородные обитательницы дома Спенсеров испытывали явный упадок сил. «Едва жива – вот, собственно, и все», – трагически начала леди Спенсер письмо мужу, которое, однако, сподобилась дописать и отправить, прежде чем приступить к приему визитеров, нахлынувших к ней в тот день «густым градом». «В половине пятого вернулась домой минувшей ночью, вернее сказать, нынешним утром», – объяснила она причину своей притворной жалобы и перешла к рассказу об удушливо-многолюдном бале, на который выводила теперь уже обеих дочерей, поскольку семнадцатилетняя Джорджиана недавно, наконец, составила компанию Саре после семи лет тихой зависти к ней из школьной комнаты.

Едва ли леди Спенсер могла заранее предполагать, что при такой разнице в возрасте между сестрами им доведется пересечься по времени на брачном рынке, но ни ее саму, ни Сару этот казус, похоже, ничуть не обескуражил. «Мама и Джин ходят по балам очень весело, и Джин по-прежнему обожают и восхищаются, однако ничего особенного пока что нет», – отчиталась Сара днями ранее в письме Бобу. О себе же самой она написала брату следующее: «Скажу тебе простым английским языком, что я полностью вернула себе перспективы свободы и покоя и далее пребывать в благословенном одиночестве».

Вероятно, Боб воспринял последнее заявление не без кривой усмешки. Хотя сама она практически сошла с танцпола и даже начала выступать в роли компаньонки при красавице-кузине Лиз, это отнюдь не означало, что семья списала Сару со счета как старую деву. Джин, может, и сделалась основным предметом внимания своей матери, однако леди Спенсер была польщена, узнав, что Сара сама по себе «производит ту еще сенсацию», представая в свете «самой приятной и умной из всех, кто выходит», – не без гордости сообщила она графу. Надежды на замужество их старшей дочери с началом нового сезона даже возросли, поскольку некий поклонник возобновил свое внимание к ней, причем самым многообещающим, по всеобщему мнению, образом. Не важно, что некогда она ему же успела отказать; не важно и то, что сама Сара склонна описывать его последние знаки внимания как проявления враждебности. Не важно ни то, что ему под сорок, ни то, что весит он 17,5 стоунов [8], так что стулья под ним трещат, ни то, что умом он слабоват. Сэр Уоткин Уильямс-Винн, прозванный «принцем в Уэльсе» за обширные там землевладения, был другом семьи и помещиком, имевшим со своих угодий от 30 000 до 40 000 фунтов в год, а значит – по определению красавцем, достойным всяческого внимания, как учили многие книги для юных барышень. В данном случае, однако, он, хорошенько подумав, воздержался от повторного предложения. «Небо свидетель, я благодарна ему до глубины души, ибо в жизни не чувствовала себя счастливее», – чистосердечно, как и всегда, призналась Сара после его тактичного отступления.

Перерыв, однако, был недолгим. В июле 1812 года, пока лондонский бомонд паковал вещи, запирал особняки и перебирался на морские курорты и в загородные гнезда, достопочтенный Уильям Генри Литлтон, член парламента, удивил Спенсеров, вдруг напросившись к ним в гости на остров Уайт, где они планировали провести все лето на своей новой вилле в Райде, тихом купальном местечке.

Уильям Генри Литлтон, будущий 3-й барон Литлтон