– Не нужны, – бросила Ингрид и тряхнула головой. – И это вовсе не оправдания. Это объяснения. Даже не думайте, что собираюсь извиняться за свои решения. Да, я застряла в этом доме и беспокоюсь за безопасность дочки, но это результат не плохих решений, а лживости и лицемерия, пропитавших нашу эгоистичную страну.
Рейчел откинулась на спинку кресла, ощутив вдруг приступ отвращения, которое попыталась скрыть. Лицемерие – всего лишь другое слово для обозначения реальности, но только не для таких, как Ингрид, живущей в мире абсолютов, которые, как показывает история, приводят к крови на улицах.
– Во время той демонстрации пострадали семнадцать человек, – продолжила Паркер. – Один из них, пожилой мужчина, умер двумя днями позже. Почему такое случилось? Потому что полицию наняли избавиться от того, чего больше всего страшится правящий класс: обозленных людей, готовых крушить банки и бизнесы перед лицом несправедливости.
– Хватит, Ингрид, – раздраженно сказал Кевин.
Она посмотрела на него.
– Что?
– Здесь не мыльная опера. И поможет только одно – если ты расскажешь ей, что случилось.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, и Рейчел чувствовала, что между этими двумя остается еще масса недосказанного. Ну конечно, ведь в Уотертауне Мур спас ее от ареста и, вполне возможно, от гибели, а она отплатила тем, что сдала парня, догадываясь, что Бен Миттаг убьет его до прибытия спецназа. Однако же вот он, Кевин, защищает ее от всех, даже от Рейчел. Прю не видела между ними ни намека на привязанность или симпатию. Так зачем же он идет на риск ради неблагодарной революционерки? Рейчел наконец поняла, что имела в виду Фордем, когда отзывалась о Кевине.
– Что ж, справедливо. – Ингрид повернулась наконец к Рейчел. – Послушайте, я увлеклась. Знаю, что не скажу ничего оригинального. Хочу только, чтобы вы меня поняли. А еще вам стоит знать, что, когда я встретила Мартина здесь, на вечеринке, то сразу же узнала его. То есть мне был знаком этот тип, потому что мой отец был коммунистом. Это и хорошо, и плохо.
Паркер опустила глаза. Малышка Клэр задремала, и на ее губках набухли крошечные пузырьки. Кое-что об отце Ингрид Рейчел узнала от Дэвида: как тесть гонялся за ним с лопатой, как упился до смерти возле водохранилища Кирсли. И, как сказал Кевин, каждый, кто назовет хотя бы одну причину, оправдывающую их деяния, – лжец.
– С радикалами я сошлась в Мичиганском университете, – продолжала Ингрид. – «Твиттера» тогда еще не было, но мы исписали короткими манифестами все здания. Я быстро освоила язык левых и скоро стала экспертом по «Фракции Красной Армии» и «Синоптикам», «Черным пантерам» и «Прямому действию»[32]. В общем, с Мартином я познакомилась уже на знакомой мне площадке. И после того как полиция атаковала наших демонстрантов в Ньюарке, меня снова повлекло туда.
– Разговор завели вы? – спросила Прю.
Ее собеседница покачала головой.
– Я слонялась там, искала кого-нибудь, с кем можно поговорить о Джероме Брауне. Но никто не хотел. Все как будто стеснялись этой темы. А потом какой-то парень садится рядом на диван и говорит: «Так что вы думаете о событиях в Ньюарке?» Он завладел мною одной этой фразой.
Глава 18
На фотографии в «Роллинг Стоун» он выглядел по-другому и, разговаривая с Ингрид, поразил ее своим невежеством.
– Я только знаю, что что-то не так, – сказал он.
На фоне бойких, образованных ученых мужей, чьи голоса заполняли эфир, знаменитый Мартин Бишоп, радикал-провокатор, выглядел крайне неубедительно.
– Я думала, у вас и ваших людей всегда наготове ответ на подобные вещи. Разве вы не написали в одной статье, что поддерживаете восстание как форму отпора? – удивилась Паркер.
Бишоп уклончиво покачал головой.
– Я поддерживаю искреннее выражение чувств. Я за то, чтобы все голоса были услышаны.
– И чтобы люди били витрины магазинов?
– Случаи бывают разные.
– И в чем разница?
– В чистоте чувства.
Женщина рассмеялась.
– Вы хотя бы сами понимаете, что говорите?
Мартин улыбнулся.
– Хотите, чтобы я принес вам выпить?
Ингрид замялась – ей почему-то не хотелось признаваться, что она беременна.
– Принесите воды, хорошо? – попросила она.
Бишоп вернулся с пивом и водой, и к тому времени Паркер уже припомнила кое-что еще из статьи в «Роллинг Стоун». Они заговорили о Ньюарке, и ей пришлось быстро забыть о первых впечатлениях. Дело было не в невежестве. Просто он легко признавал свои ошибки, а такая черта встречалась у людей нечасто. То есть его вера строилась на фундаменте самокритики, недоступном большинству тех, кого она знала.