Эпоха харафишей (ЛП)

— Однако я нахожу их утром на своём месте, а потом возвращаю тебе…

— А может быть, их забирают и возвращают на место в этот промежуток времени…

— Без моего ведома?

Дамир Аль-Хусейни взмолился:

— Значит, вор — из тех, кто заходит в вашу комнату без разрешения.

Тут в налившихся кровью глазах Самахи появился жестокий огненный взгляд, словно он призвал демонов из их логова. Уродство отчётливо проявилось на его лице, когда он пробормотал:

— Если окажется, что ты врёшь, то тебе конец! И горе тому преступнику!

27

В густой толще тьмы Фатх Аль-Баб проскользнул на склад из-за фонтана для питья. Он осторожно повернул в замке ключ и аккуратно открыл дверь. Закрыв за собой дверь, он прошёл несколько шагов вперёд, идя на свет по памяти.

Тут внезапно зажглась лампа, и всё место озарил разоблачительный свет. Охваченный паникой, Фатх Аль-Баб почувствовал, что его словно пригвоздило к полу. В свете лампы из темноты выступили страшные, жестокие лица: лицо Самахи, лицо Дамира Аль-Хусни, и других, самых свирепых из людей банды Самахи. Их взгляды пересеклись в этом агрессивном столкновении. Тишина вонзилась в душу, свистя в ушах, словно писк гадюки. Воздух потрескивал от тёплого дыхания, исходившего из их примитивных, диких натур. Его поглотил взгляд брата: он проник в самые глубины его души, с корнем вырвав у него все внутренности. Он чувствовал, как яд течёт по всем его фибрам, это было абсолютное поражение, потеря в мрачном пространстве. Надежда покинула его, и он погрузился в отчаяние, ожидая слов своего приговора, который словно касался не его, а кого-то другого. До него донёсся голос, что холодно, язвительно и гневно спросил:

— Что привело тебя сюда в такой поздний час?!

Всё, что ему оставалось, так это смело признаться и положиться во всём на Господа бога.

— Ты это и так знаешь, — ответил он с неожиданным спокойствием.

— Что привело тебя сюда в такой поздний час?

— Я пришёл, чтобы спасти людей от голодной смерти…, - ответил он с ещё большей смелостью.

— И это твоя благодарность тому, кто хорошо обходился с тобой?

Тот спокойно сказал:

— Это то, что я должен был сделать…

— А, так значит, ты и есть Ашур Ан-Наджи?!

Фатх Аль-Баб молчал. Тогда Самаха злобно продолжил:

— Тебя привяжут к потолку за ноги, мастер Ашур, пока душа твоя капля за каплей не выйдет вон из тела…

28

Случилось то, что случилось. Перешёптывания среди харафишей оседали в глубине их души и превращались в силу, несущую разрушения. Переулок был охвачен невиданной дотоле бурей. Харафиши разделились на группы, и каждая из них незаметно проникала в жилище одного из людей банды Самахи. Всё это произошло за час до рассвета, когда все ещё спали крепким сном. На них напали, пока они мирно почивали среди своих домочадцев, беря численным превосходством, нанося поражение и грабя их дома. Аура волшебства сошла с них, оставив после себя постоянные шрамы. Призывы на утреннюю молитву заглушались их криками. Словно стремительный поток, они бросились наружу из домов людей Самахи, заполонили переулок, ворвались на склады, грабя каждый из них, неся с собой разрушения. Но главной их целью был склад с зерном главаря клана — Самахи. Они не оставили целым ни одного хранилища, унеся всё до последнего зёрнышка. Они увидели Фатх Аль-Баба, подвешенного за поджилки к потолку, с болтавшимися руками, без сознания или уже умершего. Развязав путы, полуживого, его опустили на землю. Они завладели всем переулком, едва забрезжил рассвет. Люди в панике выглядывали из окон, балконов, громко кричали от страха. Тут главарь клана Самаха открыл дверь, представ перед всеми, словно загнанный дикий зверь, сжимающий свою дубинку…

29

Все взгляды устремились к нему. Харафиши стояли, словно прикованные гвоздями к земле от ненависти и решительности. Однако они продолжали молча ждать. Вот он, этот ужасный зверь. Но они, опьянённые своей победой, не испытывали страха. В то же время колебались. Возможно, он ожидал, что к нему присоединятся его люди, ещё не зная, что их постигло. Несомненно, он догадается о том, что произошло, если уже не догадался. Он стоял один, лицом к лицу с харафишами — с ним была лишь его сила, дубинка и сверхъестественные способности.

— Что всё это значит? — прорычал он.

Но никто не ответил ему. Из окон до него доносились крики о помощи, и известия о грабежах и погромах. Он снова спросил:

— Что вы совершили, шлюхины отродья?

Они не проронили ни слова, не спасовали, но и не приободрились. Он снова свирепо спросил:

— Что вы сделали, сукины дети?!

Тут кто-то выкрикнул, словно бросая камушек в него:

— Это твой дед был сыном шлюхи…

И всё потонуло в гуле хохота. Самаха одним сильным прыжком выскочил вперёд, размахивая своей дубинкой, и заорал:

— Докажите, что в ваших отрепьях есть хоть один мужчина!

Тишина свинцовым грузом легла на них. Однако никто не сделал ни шагу назад. Самаха приготовился к атаке. В этот момент появился Фатх Аль-Баб: бледный, еле держащийся на трясущихся ногах. Опираясь на стену, он воскликнул:

— Бросайте в него кирпичи!