Епистинья Степанова

Хоть и тлела еще ненависть обиженных казаков, но большинство их занялись привычным делом — работой на земле, которую новая власть у казаков-середняков не тронула, и ненависть к новой власти, неприязнь, недоверие стали покрываться пеплом. Различия между молодыми казаками и молодыми иногородними все больше исчезали, таяли, подраставшая молодежь все меньше придавала этому значение. Кто смелый, удалой, сильный, толковый хозяин — тот и казак, а уж из какой ты семьи, казачьей или пришлой, дело десятое. Тем более что все ходили в одни церкви, держались одних обрядов и обычаев, говорили на сходных, понятных языках, пели одни и те же песни под одинаковые инструменты — гармони, баяны, балалайки, скрипки. Жизнь брала свое. Она бы и взяла свое, неторопливо и мощно, если бы с ней обращались терпеливо, бережно, со знанием дела и чистыми помыслами.

«Надлом», о котором говорил Федор Палкин, существовал в душах многих людей, висел в атмосфере жизни тех лет. Когда затихла Гражданская война, которая и велась потому, что жить по-старому было нельзя, невыносимо и надо жить по-новому, встал и практический вопрос: а как это — «по-новому» и что считать «жизнью по-старому»?

Возникавшие коммуны громко провозглашали: единоличное хозяйство, свой надел земли, лошади, хаты под камышовыми крышами, вера в Бога, церкви и монастыри, Пасха и крестные ходы, бороды и лапти — это все старое, обреченное и чем скорее исчезнет, тем лучше, а жизнь и труд всем вместе, общие столовые, избы-читальни, машины, песни про Каховку и кузнецов, общая земля, агрономы, художественная самодеятельность, спорт — это все новое, передовое, которое надо внедрять как можно быстрее. Но практическая жизнь коммун по многим причинам не складывалась, они распадались.

Нащупывались другие, не требовавшие таких резких перемен, формы организации труда: кооперативы, товарищества по совместной обработке земли, рынок. Мужики и казаки по хуторам и станицам много и с увлечением обсуждали разные способы своей дальнейшей хозяйственной жизни.

В середине двадцатых на хуторе Шкуропатском образовалось два ТОЗа — товарищества по совместной обработке земли: «Пахарь» и «Путь труда», в каждом объединилось около десятка семей. «Пахарь» вскоре добыл себе трактор «Интер», а «Путь труда» — «Фордозон». ТОЗ — дело сугубо добровольное, его польза была очевидна всем: немало тяжелых работ в хозяйстве каждого, и делать их легче, объединив усилия. Но на первых порах товарищества по примеру коммуны распределяли свои доходы на едока. Быстро обнаружились недовольные: как же так, у Степановых работают два-три человека, а когда распределяют хлеб, солому, сено, то они получают на двенадцать человек. Перешли на распределение — каждому работающему.

В хозяйстве Степановых в то время были две лошади, две-три коровы, два десятка овец, несколько десятков кур, несколько свиней.

Все лучшее: сметана, масло, окорока, домашняя колбаса — шло мимо детей, на базар, доставалось им понемножку, как бы тайком от кого-то. На базар чаще ездил отец. Мать собирала продукты, складывала в корзину и масло, и колбасу, и яички. Тут же стояли дети с кусочками хлеба: «Мама, помажь масличком…» Епистинья вздыхала: что делать, лучшее — на базар, хоть вот они и стоят, родные дети, полуголодные. Нужны деньги, чтобы купить им же одежду, обувь, купить соли, мыла, спичек, керосину, материи. Тогда, в тех заботах, постоянных нехватках и в голову не могло прийти, что годы эти — одни из самых счастливых в жизни.