ЭпидОтряд

Нет, это были не волки. Вряд ли горло живого существа из плоти и крови способно издавать подобный звук. Больше всего он походил на долгую музыкальную ноту, которая повисла в тяжелом затхлом воздухе, не желая затихать. Ноту неприятную, зловещую, больше всего пригодную для сопровождения фильма ужасов. От подобной "музыки" хотелось бросить все, спрятаться под ржавую машину, натянуть капюшон и, зажмурившись, ни о чем не думать, только молиться, чтобы Император защитил, потому что больше некому. Ольга почувствовала, как дрожат руки, не мелкой противной дрожью, а по-настоящему, когда кисти рук пляшут как у гитариста с невидимым инструментом.

— Не бойся, — прогудел сервитор. — Я стану защищать.

Сам по себе кибернетический человек внушал некоторую уверенность благодаря обширным габаритам, но еще больше из-за суровой многостволки. Страх перед Бертой, а также основательность Люкта заставляли Ольгу дергаться между огнеметчиком и сервитором — ближе к долгу или безопасности.

— Туда! — Берта указала на дверной проем с выбитой и покосившейся на единственной петле дверью. — Занимаем оборону!

— Нет! — воскликнул Фидус. Он как будто пришел к некоему умозаключению, важному и не терпящему отлагательства.

— Предатель? — ощерилась наставница, и дробовик нацелился прямо в нос инквизитора. — Не выполняешь приказ?!

— Это "карман"! — Фидус опять повторил все то же непонятное и неуместное слово. Но теперь пояснил. — Закапсулированная область пространства. Тайник. Комната, в которой можно отсидеться. Куда не попасть, если нет правильных ключей.

— И что с того?! — гаркнула Берта, крутя головой в попытках вычислить точное направление будущей и неизбежной атаки. Тщетно.

Звук приближался. Музыкальный вой теперь напоминал Ольге хор зомбей из "Рассвета мертвецов". Казалось, единый тысячегласный вопль доносится отовсюду, замыкая окружение. В любом случае маленький отряд оказался слишком измотан для бегства. Если только не бросить все снаряжение…

— Из "кармана" нельзя просто так выбраться, — Фидус торопливо подбирал слова. — Но его можно "отравить".

— Чего?!

— Это капсула не только пространства, но и времени! — Крип начал трагически размахивать руками с выражением отчаяния на грязном лице. Видимо так он пытался донести мысль до собеседников наиболее выразительным и понятным образом. — Поэтому она такая безопасная! Но если в нее сунуть что-то чуждое, оно подействует как метафизический яд! "Карман" начнет отравляться!

— Нихера не поняла, — сказала наставница почти спокойно, будто подводя черту. — Ерунда.

— Что для этого нужно сделать? — неожиданно в торопливую беседу вмешался Священник.

— Разрушать, — выдохнул Крип. — Мы здесь чужие, "карман" будет нас отторгать, потому демоническая тварь и не стала с нами возиться. Надо сделать себя еще более чужими. И молиться, чтобы получилось. А если занять оборону в доме, продержимся, пока не кончится боезапас. И затем все.

— Херня, — монах присоединился к мнению Берты, затем подумал еще мгновение и добавил. — Но лучше плана все равно нет.

Священник обменялся взглядами с Бертой, и оба дружно кивнули друг другу.

— Братья и сестры! — возопил монах. Сорванное горло сипело и хрипело, как испорченный динамик, от того воззвание служителя культа звучало по-особенному страшно, как трубный глас, доносящийся с того света. Возможно из того самого "варпа".

— Все плохо так, что просто полный привод! И даже еще хуже!

"Оптимистично" — на удивление здраво и спокойно подумала Ольга. — "Святой отец умеет вдохновить".

Но слова монаха звучали как-то… прямо. И честно.

— И все равно не ссать, дружбаны! — на каком-то инопланетном арго продолжил мини-проповедь Священник. — Потому что коли в угол уж плохо, с этим ведь все не кончается.

Он подумал мгновение и повторил с непоколебимой уверенностью:

— Нет, не кончается.

Ольга все с тем же отстраненным спокойствием поняла, что если бы сейчас пастырь начал обещать скорое спасение или погнал пургу про милость Императора — вот это было бы страшно и беспомощно. А так — Священник не обещал невозможного и был честен с паствой. Возможно потому, что слишком уважал коллег по нелегкому занятию и не лил им в уши сладкую воду про обязательное спасение. А это дорогого стоило.

Сумерки сгустились, но сам воздух источал гнилостное свечение, заменяя свет луны (которой Маяк все равно не имел). В неверных, пляшущих тенях возникли скрюченные, горбатые фигуры, будто сотканные из маленьких пепельных смерчей. Они выли, дружно, в один тон — не голосами, а словно передавая прямо в мозги бескрайнюю печаль и злую грусть. Не как в доме — тамошний бесплотный голос тоже грустил — а скорее подобно злым, неприкаянным душам, которые давно развоплотились и веками собирали по капле ненависть к живым. Ненависть и жажду теплой крови.

— Может все-таки в дом? — отрывисто спросил монах.

— Там скорее сами себя сожжем, — резонно ответила Берта, проникнувшись идеей Крипа. — И нужен большой пожар.

— Ну… тогда… ЖГИ!!! — проревел Священник, будто сирена атомного поезда.

И они зажгли.