ЭпидОтряд

— А какие? — сразу ответил вопросом на вопрос монах. — Вот две планеты, на одной культура и цивилизация, а на другой женятся, сначала проломив черепа всем соперникам. Как ты их уравняешь?

— Силой, — решительно заявила девушка. — Надо, чтобы менее цивилизованные жили по правилам. Хорошим, культурным правилам. Потому что проламывать черепа нехорошо.

— То есть ты будешь навязывать людям законы, которые им чужды, верно? — уточнил монах. — Они должны забыть все традиции, по которым жили отцы, бабки и так далее, на десятки, сотни поколений назад. А поскольку неизбежно сопротивление, надо их принуждать, не так ли?

— Да… — на сей раз в ольгином голосе поубавилось уверенности. В описании Священника все звучало далеко не так правильно, как хотелось бы, но и обвинять пастыря в недобросовестном толковании не получалось.

— Ты готова зажечь войну в масштабах всего человечества? — приподнял бровь монах. — Чтобы все женились, рождались, жили и умирали по одним правилам? По правилам всего лишь нескольких планет, которые ты считаешь достойными эталона?

— Я… наверное… Надо подумать.

— Подумай. Но я подскажу тебе ответ сразу, если сможешь — оспорь его.

Священник положил руки на библию, коснулся обложки широкими ладонями с благоговением без капли наигранности.

— Нет смысла перекраивать всех по единому стандарту, ведь если люди в каком-то мире живут именно таким образом, значит этот устав для них наилучший. Нет возможности всех заставить жить по одному канону не устраивая геноцид сотням тысяч миров. Но это и не нужно. Величие Императора в том, что он дал нам Веру как единый стержень, общее начало для всех и всего. Меру всех вещей, добра и зла. Тот, кто живет на вершине мира-улья и тот, кто украшает себя зубами убитых врагов, бесконечно далеки, никогда не поймут друг друга. Но их объединяет Вера, простая, понятная и справедливая. В радиоактивных пустынях и на мертвых заснеженных мирах, в космических поселениях и глубочайших подземельях — Император един для всех и объединяет всех.

Пастырь вздохнул, перевел дух.

— Теократия это единственный способ объединить миллион миров. И когда ты поклоняешься Императору, ты не просто вверяешь душу лучшему из превосходных, который больше чем любой смертный. Ты служишь величайшему замыслу и плану во вселенной, ты кладешь кирпич в фундамент общего и безопасного дома для всех людей на всех мирах. Разве это не прекрасно? Разве этот удел не достоин гордости?

— Но… Я не очень много времени пробыла… здесь… Ну, в цивилизованных местах, — быстро уточнила Ольга. — Но я уже видела разных… несправедливостей. Меня вот, например, схватили, судили, приговорили. Ничего не объясняли!

Она потихоньку заводилась, вымещая на внимательном Священнике долго лелеемое негодование.

— Я его спасла, — почти выкрикнула девушка. — Просто так, потому что было жалко! Там кругом творилось такое, такое…

Она снова хлюпнула носом, переживая острый приступ жалости к себе. Ольга уже не беспокоилась о том, что Крип может услышать.

— Чего там только не было… а я рисковала всем, меня там чуть не убили… и не один раз. А они меня наказали! Я даже не знала про императора, не говорила на готике. А меня били, потому что я неправильно молилась!

Она все-таки заплакала, тихонько, безнадежно. А затем широкие ладони пастыря легли ей на плечи. Монах сильно, но осторожно притянул девушку к себе, похлопав по спине. И Ольга, наконец, по-настоящему разрыдалась у него на широкой груди, прикрытой жесткими звеньями пластмассовой кольчуги. Она бормотала что-то прерывисто, путаясь в словах, выплескивая долго копившийся гнев и чувство вселенской несправедливости.

— Держи, — Священник протянул ей широкий платок, точнее, судя по внешнему виду, кусок старой простыни.

— Спасибо, — пробурчала Ольга, вытирая распухший нос. Ей стало ощутимо легче, хотя было неловко и опасливо. Черт его знает, как воспримет этот культист ее срыв.

— Как я и говорил прежде, идиоты — главная беда хорошего пастыря человеков, — сказал монах, как показалось девушке, с неприкрытой печалью. Но, кстати…

Он снова значительно поднял два пальца к потолку.

— Это как раз в тему того, что я сейчас говорил. Люди несовершенны. Увы, несовершенны даже лучшие из нас, те, кто должен нести Его слово во вселенную. Как исправить это несовершенство, не убивая всех подряд?

— Вера, — вздохнула Ольга.

— Да, — улыбнулся Священник. — Вот ты и сделала еще один шажок в понимании.

Он вздохнул.

— Иногда я думаю, как же нам повезло, — негромко вымолвил монах. — Как повезло всем людям, бывшим, живым и еще не рожденным. Он пришел к нам, Он подарил нам цель и средства ее достижения. Не будь Его, что стало бы с человечеством? Жизнь без веры, без цели, без чувства единения в мире, где неисчислимы враги, где Ад может разверзнуться на расстоянии вытянутой руки… Такой мир страшно даже представить, не то, что жить в нем. Недаром многие пытались разрушить дом Императора, но всегда многократно больше находилось тех, кто вставал на его защиту.

— Это все сложно, — постаралась как-то замазать тему Ольга. — Мне надо подумать.