Эпидемия

Проворочался от обиды почти всю ночь. Уснул перед самым рассветом, но вскоре был разбужен отдаленной канонадой динамиков. Кажется, партизанская война, о которой столько говорилось в последние дни, все-таки началась. Поспешно оделся, выскочил в утренний холодок. Громовица, напряженно прислушиваясь, стояла неподалеку от укрытия.

— Облава?

— Да, — сказала она. — Скоро нарвутся. Наши уже в поле…

Прошло, однако, пять минут, десять, полчаса, Антон с Громовицей успели позавтракать, а хиты Иоганна Себастьяновича (и, предположительно, его соперника Благодаятелева) продолжали сотрясать горизонт. Мало того, на севере тоже загромыхало, причем совсем рядом — за рощей.

— Две облавы сразу? Прямо вторжение какое-то…

— Вторжение, — подтвердила она. — Там же тоже телевизор смотрят. Вчера передали, будто тихушники взяли под контроль нейтральную зону. Вот они и вскинулись…

— А полиция?

— А что полиция?

— Она же за динамики штрафовать должна!

— Должна. Только не в нейтралке. На обратном пути перехватят и штрафанут. Если перехватят, конечно…

Грохот на севере наращивал мощь. Становилось неуютно.

— Слушай… Как бы они до нас не добрались!

Вероятно, совпадение, но сразу после этих слов на краю опушки показался суровый рослый парень в камуфляже и с белой цифрой девять на сердце. Подошел, поздоровался.

— Антон Антонович, — обратился он к Треплеву. — Вы только не беспокойтесь. К шалашу не прорвутся…

Антон вопросительно посмотрел на Громовицу.

— Это из девятой резервации, — виновато объяснила она. — Они нас всю ночь охраняли…

— Для девяток большая честь, — прочувствованно продолжал подошедший, — что вы именно с нами, Антон Антонович. В смысле — на нашей территории. Не у колов, не у трешек, не у пяток… Вы — наш. Вы — Девятый… Не подведем! Клянемся.

— Какая разница! — возмутилась Громовица. — Колы, трешки, пятки… Все теперь заодно!

— Да, — поспешил исправиться тот. — Ваши тоже тут. Целый отряд…

Умолк и озабоченно взглянул в зенит. Видя такое дело, запрокинул голову и Треплев. Над шалашом в неимоверной высоте кружил вертолет.

— Бомбить будет?

— Нет. Это как раз полиция. Повышенная готовность — следят, чтоб не бомбили…

«А что? — подумалось вдруг Антону. — На такую партизанскую войну я, пожалуй, согласен… Без оружия, в рамках законности и правопорядка…»

Да, но Седьмой-то — погиб!

Вспомнилось нападение трех Тихонов. Как ни крути, а рукопашная. Бить, правда, не били — пытались обездвижить, отобрать динамик и плеер. Да, но если такие стычки перерастут в массовую драку, пусть даже и без оружия… Тем же динамиком запросто можно раскроить череп…

Внезапно шум на севере начал стремительно затихать, причем как-то странно — рывками.

— Ну все!.. — ликующе объявила Громовица.

— Уходят в режим погружения?

— Нет! Это наши их импульсниками давят!

— Слушайте… а что же будет с клиническими? Они же тишины не выносят…

— А кто их сюда звал?.. — с неожиданной злостью бросила Громовица. — Сами полезли!..

* * *

Минут через пятнадцать за рощицей стало совсем тихо. Громыхало только в стороне города.

— Я же говорил, не прорвутся… — начал было представитель девяток — и замолчал. На опушке появились люди. Много людей. Пригляделся, расслабился. — Свои…

Однако тут же встревожился вновь. Да, это были свои: все в камуфлированных майках с портретом Треплева. Правда, белой цифры девять ни на ком не видать. Должно быть, колы…

Шествие напоминало траурную процессию. Кого-то несли. Над толпой густо толклись беспилотнички. Воздух темнел и клубился.

— Кто ж это? — еле слышно выдохнула Громовица. — Кто-то из наших…

Поверженного несли втроем: угрюмый Тиш, осунувшийся от горя Тихуша и еще один подпольщик постарше. Вглядевшись, Антон узнал в нем того самого дылду с белесыми ресницами, которого они с Василием Панкратовичем накрыли в кабинете. А он-то здесь что делает? Хотя, если вице-мэр руководит подпольем, то почему бы его отшибленному референту не сразиться за резервацию?

— Тихоня!.. — ахнула Громовица и кинулась навстречу. Подхватила мотающуюся голову подростка. Но тому уже было все равно.

Убитого положили на вынесенную из шалаша плащ-палатку и отступили на шаг. Минута молчания.

Остолбенев, Антон смотрел на мертвое жалобное лицо мальчонки. Ни раны нигде, ни ссадины… Ах, дурачок-дурачок… Опять наверняка бросился очертя голову в самую гущу… И был казнен музыкой. Как в Древнем Китае.

Очнулся и понял, что все глядят на него. Словно ждут чего-то. Надгробной речи? Ну нет…

Антон Треплев повернулся и пошел прочь.

«Бежать… — стучало в голове. — Бежать, бежать…»

Поляна кончилась. Проламывая кусты, не разбирая дороги, он уходил все дальше и дальше от шалаша, от колов, от девяток, от страшной минуты молчания. Чуть не подвихнул ногу, угодив в какую-то рытвину, выбрался, ускорил шаг…

…и споткнулся о лежащее поперек тропинки тело. Отпрянул, замер. Тоже мальчишка. Черты искажены предсмертной мукой. На груди камуфлированной майки алая надпись «Джедай». Вокруг разбросаны обломки динамика, разбитого вдребезги — надо полагать, вон о тот пенек. Антон нагнулся и подобрал растоптанные кем-то наушники.

Тихоня умер от грохота. Этот умер от тишины.