Эоловы арфы

— Вы вообразите только, — поставив бокал, взмахнул рукой Шрамм, — я в Филадельфии. Дела мои плохи, но уж не настолько, чтобы меня хоронить. И вот однажды мне сообщают, что сегодня в "Новом времени" мой некролог. Я, естественно, одеваюсь и иду на улицу, чтобы купить газету. Подхожу к газетчику, вижу у него "Новое время" и даже некролог вижу, но тут обнаруживаю, что у меня нет денег. Я знаю, что и дома нет. Представляете положение: "известный деятель немецкого рабочего движения" не может купить свой собственный некролог! Ведь при моем знании четырех языков, умении довольно прилично разбираться в торговом деле, при хороших рекомендациях я так и не смог получить хотя бы самое дрянное место в этой свободной Америке.

— Ну, и как же с газетой? — спросил Энгельс.

— Пришлось все рассказать газетчику. Он, конечно, не поверил, должно быть, счел сумасшедшим и из опасения дал два экземпляра.

Энгельс еще налил хереса — Марксу и себе полные бокалы, а Шрамму лишь треть, и тот снова не протестовал.

— А однако же согласитесь, друзья, — все не умолкал Шрамм, — что на свете не так уж много людей, которые при жизни удостаиваются некрологов.

— Кажется, такое случалось с Талейраном, — заметил Маркс.

— С Талейраном! — едва ли не возмущенно воскликнул Шрамм. — Так ведь он прожил чуть не девяносто лет, а мне еще только будет тридцать шесть… И вот после всего этого, господа, — он встал, опираясь одной рукой о спинку кресла, а другой сжимая бокал, — после того, как меня не разнесли ошалевшие лошади, не подняли на штыки датчане, не застрелил Виллих, не сгноили тюрьмы, после прижизненных некрологов — после всего этого мне бояться чахотки, или, как ныне стали говорить, туберкулеза?..

Шрамм, видимо, почувствовал себя хуже и лег в постель. Некоторое время все молчали. Потом уже совсем спокойным и словно усталым голосом он спросил:

— Скажите, друзья, а вы все еще сердитесь на меня за ту антверпенскую дуэль?

— Ведь ты знаешь, — ответил Маркс, — что Виллих и Техов печатно обвинили нас с Фридрихом в том, будто мы натравливали тебя на Виллиха и сознательно вызвали вашу ссору, будто у нас была коварная и жестокая мысль — посредством этой дуэли устранить своего политического противника, то есть его, Августа Виллиха. А Карл Фогт, как я слышал, повторяет и распространяет эти вымыслы и ныне.

— Какой вздор! — Шрамм ударил кулаком по одеялу. — Жаль, что погиб мой секундант Мисковский. Он рассказал бы… Когда мы с ним явились на место поединка, Виллих и его секунданты уже выбрали площадку и отмеряли расстояние. Виллих первый занял исходную позицию. Когда я пошел на свое место, Мисковский остановил меня и сказал: "Смотри, твой противник стоит в тени, а ты будешь на прекрасно освещенном месте. У него гораздо лучше позиция, чем у тебя". Я в ответ только махнул рукой и сказал: "Пусть будет так!.." Энгельс, дай мне еще хереса, я выпью за погибель этих негодяев.

— Нет, хватит.

— А как мы сделали свои выстрелы! — Шрамм не обиделся на отказ и вроде бы тотчас забыл о хересе. — Когда его секундант Техов подал команду "Сходитесь!", я, не целясь, выстрелил просто в сторону Виллиха и, конечно, не мог в него попасть. А он медленно подошел к самому барьеру, тщательно прицелился и бабахнул в мою разнесчастную голову. Вот, до сих пор метка, он провел пальцами по длинному шраму с левой стороны широкого лба. — Если бы на один сантиметр поточнее — и все, и о Конраде Шрамме появился бы лишь один-единственный некролог, а "Кёльнская газета" и "Новое время" остались бы без работы…

— Видишь ли, дело не только в бессмысленной опасности, которой ты подвергал свою жизнь, — сказал Маркс, — или в клевете на нас с Фридрихом. Дуэль сама по себе — пережиток пройденной ступени культуры.

— Мавр! — укоризненно воскликнул Шрамм. — Ты что же, принципиальный противник всякой дуэли? Но ведь и сам дрался, и Фридрих, и ваш лучший друг Вольф…

— Лупус? — перебил Энгельс. — Нет, Лупус не дрался. Он лишь вызвал однажды на дуэль Карла Фогта, когда тот произнес во франкфуртском Национальном собрании — они оба были его депутатами — клеветническую речь против только что закрытой "Новой Рейнской газеты". Но до дуэли дело не дошло. Фогт отказался стреляться, его шкура слишком-де драгоценна отечеству, чтобы подвергать ее такому риску.

— Но все-таки он вызвал! — Шрамм ткнул пальцем воздух перед собой. И дуэль не состоялась не по его вине…

Маркс видел, что Шрамм ждет от него ответа, который до конца разъяснил бы дело.

— Я ставлю дуэль, — сказал он, — всецело в зависимость от ситуации в том смысле, что к ней можно прибегнуть в виде исключения при крайних обстоятельствах. В случае с Виллихом обстоятельства были вовсе не таковы.

— Но он же наглец!

— И все же дуэль тут была совершенно неуместной. Два члена Центрального комитета Союза коммунистов едут из Лондона в Антверпен с единственной целью — продырявить друг друга… Времена слишком серьезные, чтобы заниматься подобными вещами.

— Ну а если бы тебя вызвали на дуэль?

— Скорей всего, я бы в ответ только посмеялся.

— Но все стали бы говорить, что ты трус!