Пространство здесь используется экономно, ибо всякий квадратный метр обязан вместить максимально возможное число потенциальных кутил. Но я не досадую на тесноту, не раздражаюсь, не оглядываюсь по сторонам в поисках менее обитаемого островка; даже нос, чувствительный обычно к чужим телесным испарениям, делает вид, будто утратил былую чуткость. Я терпим и великодушен с тех пор, как окончательно уразумел, что мне нечего делить с другими людьми: зона моих насущных интересов находится по ту сторону вещей.
Сижу, жду. Понятно, чего - сумерек.
Время теперь течет не то слишком медленно, не то, напротив, чересчур стремительно. Так всегда бывает, если на горизонте маячит некое малоприятное Важное Событие, вроде визита к дантисту, или посещения паспортного стола; событие, которое и отсрочить, оттянуть, отложить на неопределенное будущее хотелось бы, но и проскочить поскорее, не приходя в сознание, было бы неплохо.
Рыжий мальчик возвращается. Приносит мой заказ. Я без особого энтузиазма уродую вилкой яркую поверхность салата, словно бы исполненного по эскизам Матисса. Пробую джин-тоник. Слабенький совсем состав - ну, да все к лучшему. Такой бурды можно выпить очень много, сохранив трезвую голову, холодные руки и разбитое на две половинки сердце. В одной его части оборудовали Комнату Страха, в другой - Комнату Смеха, королевство кривых зеркал.
Ловлю себя на том, что думаю - как пишу. Не довольствуюсь косноязычным внутренним монологом, где большая часть высказываний - по ту сторону слов, а собираю воедино ватные комочки смыслов и цветные стеклышки образов, старательно, как домовитая птичка, мастерю из них гнездо, хоть и знаю, что мне в этом уютном убежище не усидеть. Даже в памяти вряд ли останется хоть что-то из слов, только что слепленных воедино в темноте, под прикрытыми веками. Для кого стараюсь? Неведомо.
Глава 81
Судьба
Судьбы ведут того, кто хочет, и влачат того, кто не хочет.
Кожа моих рук становится бледно-лиловой, и я понимаю, что наступил вечер.
Кажется, я спал сидя, с открытыми глазами: вот и салат мой нетронут почти, и стакан еще полон, а кафе уже опустело. Рыжий мальчишка смущенно мнется в отдалении: я - последний посетитель, если бы не моя нерасторопность, он бы уже мог собираться домой. Но понукать клиентов официантам, вероятно, запрещают: в условиях дикого, необъезженного рынка мы - кормильцы и благодетели, нам можно все.
Устыдившись, требую счет. Чек приносят не на блюдце, а в специальной книжице - все как у больших, с ума сойти можно! Разглядывая фирменную эмблему, выясняю название заведения, где благополучно доклевал носом до темного времени суток. Конечно же, кафе именуется "Фортуна". И, конечно же, на визитной карточке написано: "Счастливого пути". С некоторых пор я не даю себе труд делать вид, будто подобные выкрутасы меня удивляют. Понятно ведь, что это - в порядке вещей. Теперь всегда так будет. Или еще как-нибудь. Или вовсе никак не будет.
И хуй с ним.
Оставляю щедрые чаевые, покидаю нейтральную территорию кафе, пересекаю проезжую часть и оказываюсь, наконец, на противоположной стороне улицы Маяковского. Чешу прямехонько к зловещей пятиэтажке. Мне почему-то не страшно. Впрочем, и какого-то особенного душевного подъема я не испытываю.
Мне не радостно, не весело, не слишком интересно даже. Мне - никак.
Знаю просто, что все идет правильно. Так надо. Так было задумано. А чем дело кончится, да чем сердце успокоится - дурацкие вопросы. Не кончится, не успокоится. В каком-то смысле, я теперь всегда буду пересекать эту чертову улицу, переходить с одной стороны на другую, отсюда - туда, из света - в тень, из сбывшегося - в несбывшееся, из огня да в полымя...
Я иду.
Глава 82
Сфинкс
Сфинкс расположилась на горе близ Фив и задавала каждому проходившему загадку <...> Не сумевшего дать разгадку Сфинкс убивала.
- Сколько времени?
Именно так. Не интеллигентное "который час?" - но и не привычный уху причерноморский говор: "скока время?" "Сколько времени?" - то ли философский вопрос, то ли экзаменационный тест, то ли требование назвать некий заветный пароль. В иной ситуации я бы, пожалуй, не обратил внимания на такую тонкость, но сейчас я шагаю по теневой стороне улицы Маяковского, и всякая незначительная подробность представляется мне событием, заслуживающим пристального, настороженного внимания. Я бы, пожалуй, и зудящую песню одинокой мясной мухи выслушал с почтительным содроганием, а уж речь человечья, внятная, и вовсе показалась телеграммой растревоженных небес.
Дорогу мне заступила всклокоченная нетрезвая старуха. Седые кудри щедро усыпали перхотью ворот рваной вязаной кофты; верхние пуговицы не то расстегнулись, не то вовсе оторваны, и взгляду моему приоткрывается жуткая, мятая, голая грудь. Могучий торс, костистые ноги в стоптанных туфлях - что за фея преградила мне путь!
- Сколько времени? - настойчиво повторяет старуха.
- Времени, - отвечаю, - нет. Закончилось время.