Енот-потаскун

— И то, и другое, — буркнула я в кружку. — Ну, не посралась, но…

— Что, пошла обратка после развода? Это нормально, напряжение выходит.

— Да не совсем, — и я в двух словах рассказала. Про вечер, сон и разговор в парке.

— Херово, — помолчав, вздохнула Ольга. — Может, тебе к психотерапевту походить? Не фыркай, люди после таких вещей годами лечатся. Доместик вайленс — это не хрен собачий. Почему-то некоторые думают, что насилие — это только когда каждый день ногами в живот или нос ломают. А уж если муж без согласия трахнул — вообще нещитово. Он же муж, ему можно.

— Я не думаю.

— Слушай, когда ты Федечку месяц динамила и слила, это еще полбеды, все-таки у вас дело музеями и балетом ограничилось. Но если Матвеев от тебя Антона отпихнет, это будет уже очень и очень грустно. Для вас обоих.

— Думаешь, я не понимаю? — слезы подступили на поверхность.

— Тогда делай что-нибудь, черт тебя дери, — разозлилась Ольга. — Чего сопли жевать? Если сама с собой не можешь справиться, найди того, кто поможет. Он ведь не знает?

Я покачала головой.

— Ну и дура. Когда мы с ним тогда к тебе приехали, я намекнула, что Матвеев любитель руки распустить. Без подробностей, разумеется. Чтобы знал, с кем дело имеет. Но это я, а не ты.

— Оль, я не могу.

— Ты сейчас своим стеснением роешь себе яму, — отрезала она. — И потом будешь об этом жалеть всю оставшуюся жизнь. Сидя в ней. Я не говорю, что надо вывалить все подробности. Но он хотя бы должен понимать, почему ты такая жаба. Если любит — поймет и поможет. А без доверия ни черта у вас не выйдет. И ни с кем не выйдет.

— Знаешь, Оль…

Я запнулась — в дверях стояла Катерина и в упор смотрела на нас. Возможно, уже давно.

— Что? — окрысилась я и бросила взгляд на часы. — Кварц. Еще три минуты.

— Зайди ко мне, Наталья, — приказала она и вышла.

33. Антон

Я все решил правильно. Только слишком поздно. Надо было написать заявление сразу же, как Ленка дала мне те две карточки. Марго? Ну да, жаль, она мне нравилась. Но если б я уволился тогда, ничего бы о ней не узнал и ничего не потерял. Зато ничего не узнал бы и о девочке Ирочке. А ведь мелькнуло нехорошее предчувствие, когда карточку просмотрел. Снова просрал звоночек от мироздания, идиот.

Можно было четкий график нарисовать, как настроение поднималось и падало за последние три дня. Сначала, в ресторане — ровное такое средненькое плато. Потом прыжок под небеса, когда вдруг показалось, что все возможно. И с ночи — плавно вниз, в самую задницу. С того момента, когда Наташа не захотела рассказать, что же такого ужасного приснилось.

Потом был разговор в парке. Почти как пощечина. Неудачная шутка? Ну, может. Только от этого не легче. Потом то, что не позвонила и не написала, когда вернулась домой. Мама сожрала мозг? Ну да, возможно. Но я ведь не на пустом месте каждый раз волновался. Учитывая, как она ездит и бывшего-психопата, от которого чего угодно можно ждать. Пытался уговорить себя, что все это ерунда, выеденного яйца не стоит. Но подлый голосок шептал: да ей на тебя просто класть с большим прибором.

С утра у меня была Ирина. Шестое занятие из десяти. Прогресса — полный ноль. Из чего вытекали два предположения. Либо продуктивно учить я могу только в своей обычной мерзавской манере, либо Ира клинически безнадежна.

— Руль мягче держи, — в тысячный, нет, в стотысячный раз. — Правее, не прижимайся к осевой. Тормозишь — смотри в зеркало заднего вида.

Настроение, и так ужасное, упало к абсолютному нулю. Впервые за месяц с лишним зверски захотелось закурить. Раньше тоже хотелось иногда, но не так остро. Я то и дело посматривал на часы: сколько еще осталось до конца этой каторги. И решение уволиться стало железобетонным.

— Ира, никогда так больше не делай.

— Как? — испуганно выдохнула она.

— Ты сейчас на пакет наехала.

— А что может быть от пакета?

— Откуда ты знаешь, что под ним? Можно на шиномонтажку попасть, а можно и перевернуться.

Ее глаза наполнились слезами, нос мгновенно покраснел.

Так, приплыли!

— Ну-ка, быстро паркуйся. Вон туда, к поребрику.

Тихо всхлипывая, Ира криво прижалась к тротуару, зачем-то вывернула колеса и встала на паркинг.

— В чем дело, можешь объяснить? Я тебя чем-то обидел? Или мне вообще ничего не говорить? Но ведь надо тебя учить как-то. Если заметила, я даже голос ни разу не повысил.

— Антон, я… я тебя люблю!

Как-то совершенно без эмоций, справочно, проскользнула мысль: если бы это сказала Наташка, я бы сдох от счастья.

— Ира… Давай я сделаю вид, что ничего не слышал, хорошо? Ты сейчас успокоишься, высморкаешься и потихоньку довезешь меня до точки. Если не можешь, тогда я здесь выйду, а ты сиди, пока не будешь в состоянии ехать.

Куда там! Слезы ручьем. Я начал закипать.

— Послушай, это просто глупо. Какая нафиг любовь, ты меня знаешь две недели. И потом извини, у меня есть девушка, — более весомо прозвучало бы «невеста» или «жена», но такими вещами не шутят. — Кажется, я тебе повода не давал, чтобы…

Она повернулась, вцепилась в куртку и потянулась ко мне, пытаясь поцеловать.