Энигмастер Мария Тимофеева

День рождения Артема Леденцова прошел, как ему и полагалось, весело и сумбурно. Конечно же, Пармезан произнес длинную, стилистически выверенную и абсолютно несмешную речь. Зачитал приветственное послание от Тезауруса, которое, напротив, содержало необходимую дозу тонкого английского юмора. Каковой до Леденца, как водится, не дошел, пришлось объяснять, что само по себе было развлечением. Что было потом? Рыбная ловля голыми руками (наибольшую сноровку ожидаемо проявил Пармезан, в то время как Маша удовольствовалась двумя деморализованными лягушками и проржавелым котелком, наследием дикого туризма прошлых веков, который был торжественно, с подобающими почестями, скормлен подвернувшемуся кибер-уборщику). Уха по особому рецепту Эли Бортник (водку, входившую в рецепт в качестве вкусовой добавки, вылакал сам виновник торжества и долго плевался). Скаутские песнопения у костра, под губную гармошку и шаманский бубен (Машино исполнение бессмертной «Безноженьки» неожиданно для нее снискало горячее одобрение публики, как то: аплодисменты, «Жа-а-алко деточку!..», пылкие целования со стороны новорожденного). Ночные полеты на гравипоясах над замершим в изумлении диким полем, с заходами в пике и криками «Мир-р-р вашему дому!». Танцы под музыку сфер, которую Леденец при помощи диковинного аппарата собственного изготовления собирал напрямую со звездного неба, из движения воздушных масс и шума древесных крон. Затем Леденец и Стася Чехова повздорили из-за пустяка. Пока их мирили, Стася поцапалась уже с Элей, обиделась на весь белый свет и отправилась было спать. Но скоро вернулась и в знак установления всеобщей гармонии упросила Машу еще разок спеть «Безноженьку». А потом…

А потом Маша узнала, что Эварист Гарин находится на Земле. (Ну что бы Пармезану, бюрократу злосчастному, хоть на природе не отвлечься от административных забот!) Что третьего дня был он замечен и приветствован в коридорах штаб-квартиры Тезауруса. Что впечатления человека, наглухо загруженного неотложными делами, явно не производит. А, напротив, по обыкновению своему, весел, насмешлив, игрив и полон новых идей. Словом, живет какой-то своей, отдельной, весьма интересной жизнью.

Маша не рухнула без чувств, не поперхнулась вином, даже не переменилась в лице. Сделала вид, что сказанное вовсе к ней не относится. Да, человек вернулся на родную планету. Все когда-нибудь возвращаются. Да, у них было общее прошлое. Слишком короткое, чтобы переживать, и слишком насыщенное, чтобы не вспоминать. Но мало ли что и с кем приключилось. На то оно и прошлое, что прошло.

Усмехнуться и забыть.

Но, как видно, не получилось.

Маша вернулась домой, в надежде, что родные стены излечивают все душевные раны. Не к себе, в пустую, слишком просторную для человеческого одиночества студию. В мамин дом, старый, деревянный… теплый и уютный.

Ну, если уж на то пошло, он был скорее папин. Хотя за уют и тепло в первую очередь отвечала, безусловно, мама. А уж затем только – кошки. Числом трое: Аленка, Надюха и Светка. Был еще кот Иван III, но на него возлагались скорее охранные задачи. На папину долю выпадало привнесение духа рационализма и здравой иронии в эту всевластную пастораль.

К исходу недели сделалось ясно, что не помогли и родные стены.

«Я никому не нужна, – грустно думала Маша. – Вот в чем причина. Все видят во мне энигмастера. Это энигмастеры нужны всем и повсюду. Но обычный человек по имени Маша Тимофеева никому не интересен. Хотя у него есть и мечты, и чувства, и богатый внутренний мир… Ну, допустим, не такой уж богатый. Можно было бы и разнообразить. И все равно. Мне уже двадцать пять, а совсем скоро будет тридцать. Я нужна только папе, маме, немножечко брату и самую малость кошкам. Все мои друзья – не друзья даже, а коллеги. Пока нет нового задания, обо мне и не вспомнят. И этим все исчерпывается. Лучшие годы позади. Жизнь проходит мимо».

Кошка Аленка перестала вылизываться и внимательно заглянула Маше в глаза. Словно бы желала прямо здесь, не сходя с места, склонить ее к добру.

– Напрасный труд, – сказала ей Маша замогильным голосом. – Я с первого дня своей жизни нахожусь на светлой стороне. Но никому до того нет дела.

Кто-то предупредительно поскребся возле чердачной двери.

– Можно? – спросил папа.

Маша вздохнула в неизвестно уже который раз.

– Это твой дом, – сказала она. – А я лишь занудная, тягомотная гостья.

– С этим не поспоришь, – согласился папа, с комфортом размещаясь напротив, на жалобно захрустевшей вязанке какого-то декоративного хвороста. – Когда у тебя дурное настроение, ты делаешься положительно невыносима. В точности как твоя матушка. Какое везение, что на вас обеих находит не чаще одного раза в год!

Маша усмехнулась через силу.

– Думаешь, пройдет? – спросила она.

– Уверен, – сказал папа. – И скорее, чем ты думаешь. Собственно, за тем я и здесь.

– Трюк с апельсиновым джемом тебе повторить вряд ли удастся, – предупредила Маша.