Эмпузион

Когда Войнич вновь направился вниз, то увидел там тусклый, какой-то бурый слабый свет, затем свечи в салоне и Фроммера во всем облачении, только это был уже не сюртук, но застегнутая под шею старомодная тужурка. Он должен был прийти в салон перед Мечиславом. Уверенный, что никто его не видит, он вытащил из кармана стаканчик и, стараясь не издавать ни малейшего шума, наливал себе из темно-зеленой бутылки темную, практически черную наливку. Первый глоток он еще смаковал, шевеля при этом губами, но второй влил себе прямо в горло. Все сразу. Войнич, предупреждая, кашлянул и, словно ничего не видел, направился в столовую. Их взгляды соединились. Мечислав лица Фроммера хорошо не видел, поскольку оно было скрыто в полумраке освещенной только парой свечей столовой, но у него сложилось впечатление, будто тот никак не был смущен из-за того, что его накрыли за питьем наливки.

- Я тут читаю, - сообщил Фроммер, указывая на лежащую на столе и раскрытую книжку. – Видите ли, геометрией интересуюсь, esprit géométrigue, герр инженер.

- Я пока что не инженер. По причине болезни обучение я не закончил, - напомнил Войнич, только Фроммер не обратил на это ни малейшего внимания.

- Во всяком случае, не по тем причинам, которые притягивают к геометрии умы, нацеленные на точные науки. Лично я отношусь к геометрии, словно к познавательному проекту, то есть к размышлениям над таким видением мира, которое было бы его реконструкцией на основе всех тех точек, из которых мир может быть видимым. Вы это представляете себе?

- Ну, это, скорее, нечто мистическое, - робко сказал Войнич, не будучи уверенным, что такая постановка проблемы не оскорбит этого сурового мужчину.

Только Фроммеру подобная аналогия вроде бы как польстила.

- Наши органы чувств навязывают нам определенный вид знаний о мире. Они к тому же ограничены. А что если мир вокруг нас совершенно не такой, как нас пытаются убедить в том наши несовершенные чувства? Вы не размышляли об этом?

- Да, буквально недавно говорил об этом с Тило.

Теперь уже совершенно не стесняясь, Войнич заглянул в пианино и увидел там стоящие в полном порядке рюмок на толстых ножках. В одну из них он налил себе знаменитой наливки.

- Я знаю столько, что, похоже, в реальности не удастся согласовать все точки зрения, - прибавил он.

Потом улыбнулся, словно бы ему что-то только что пришло в голову.

- Доктор, а вам известна та мелодия-считалочка, которую здесь играет трубач? Правда, довольно фальшиво.

Эта мелодия преследовала его с самого начала. Ее пели дети, когда сам он направлялся в курхаус. Ее напевал под нос Раймунд. Часы у доктора тоже играли эту же мелодию.

- Я не доктор, герр Войнич. Точно так же как вы – не инженер. Наукой я занимаюсь из любви.

Фроммер подошел к пианино, открыл крышку и брякнул по клавишам. А потом, довольно-таки умело сыграл мелодию трубача и спел:

Habt Ihr noch nicht langge schlafen?

Die Uhr hat eins geschlagen... tü, tü, tü.

Habt Ihr noch nicht langge nugge schlafen?

Die Uhr hat zwei geschlagen... tü, tü, tü.

Было похоже, что Фроммер и дальше будет петь этим удивительно натренированным, даже можно сказать, приятным тенором до бесконечности, но закончил он на четвертой фразе:

Ist der Jakob noch am Schlafen. Jakob, steh auf[21].

Довольный собой, он закрыл крышку пианино и сообщил:

- Это старая силезская считалка. Я знал ее еще ребенком…

И тут же начал описывать сложные правила игры, для которой считалка служила. Затем налил себе еще рюмочку Schwärmerei.

Бутылка с этой знаменитой наливкой всегда стояла на буфете. Выглядела она скромно – темно-зеленое стекло, похоже, отливали еще вручную, а вот сама бутылка, выдутая в карконошских стекловарнях, была не совсем и простой, ее стройная шейка слегка наклонялась в одну сторону, словно бы приглашала, чтобы ее прижали к человеческим губам. На ней не было этикетки, ни чего-либо другого, что говорило бы о ее содержимом. Рядом, на посеребренном подносе стоял графин с водой и стакан. К сожалению, никакой рюмки для наливки не было, что можно было бы считать намеком на то, что содержимое бутылки не следует пить. Отсутствие рюмки давало четкий знак, что здесь действуют какие-то иные правила, которым следует подчиняться и обождать подходящего момента, когда ты войдешь в круг посвященных.