Он умудрился усадить Эмму возле себя и, пока Джейн Фэрфакс готовилась снова сесть за фортепиано, принялся сначала выбирать для Эммы самое красивое печеное яблочко, затем просить ее помощи и советов в своей работе над очками… Неудивительно, решила Эмма, что Джейн не может начать играть сразу же: должно быть, она еще не совсем свыклась с инструментом и с чувствами, которые с ним связаны, перед игрой ей нужно взять себя в руки. Такие мысли не могли не вызвать в Эмме сострадание, и она дала себе слово больше никогда не изобличать Джейн Фэрфакс перед своим соседом.
Наконец Джейн заиграла. Первые ноты были взяты неуверенно, однако постепенно ее игра полностью раскрыла прекрасное звучание инструмента. Восторгу уже до этого очарованной миссис Уэстон не было предела, и Эмма присоединилась к ее похвалам. Воздав почести достоинствам фортепиано, все согласились, что инструмент прекрасный.
– Полковник Кэмпбелл поручил выбор верному человеку, – улыбнувшись Эмме, сказал Фрэнк Черчилль, – фортепиано замечательное. В Уэймуте я не раз становился свидетелем прекрасного вкуса полковника и уверен, что и он, и другие ваши знакомые, – эти последние слова он выделил, – оценили бы особенную мягкость верхних нот. Осмелюсь предположить, мисс Фэрфакс, что он либо дал своему другу точнейшие указания, либо написал лично Бродвуду. А вам как кажется?
Джейн не обернулась. Вероятно, она его и не слышала. В тот момент с ней говорила миссис Уэстон.
– Вы несправедливы, – прошептала Эмма. – Я ведь просто наугад сказала. Не дразните ее.
Фрэнк покачал головой с улыбкой, в которой не было ни сомнений, ни жалости. Вскоре он начал снова:
– Как, должно быть, обрадуются ваши друзья в Ирландии, что смогли доставить вам такое удовольствие. Несомненно, они часто вас вспоминают и гадают, когда же, в какой же день привезут фортепиано. Как думаете, полковник Кэмпбелл знает точно, когда именно должны были выполнить его поручение? Распорядился он доставить инструмент в определенный день или просто указал, чтобы все сделали согласно с обстоятельствами?
В этот раз она уже не могла его не услышать, а потому не могла и не ответить.
– Пока я не получу письма от полковника Кэмпбелла, – с притворным спокойствием сказала она, – не могу ничего утверждать наверняка. До тех пор можно лишь гадать.
– Гадать… Да уж, иногда догадки оказываются верны, а иногда – нет. Я вот гадаю, скоро ли мне удастся починить сию заклепку. Видите, мисс Вудхаус, какую чепуху несет иногда человек, занятый работой… Хотя, полагаю, настоящий рабочий не треплется попусту, но мы, джентльмены-трудяги, как начнем говорить, так и… Мисс Фэрфакс что-то сказала о догадках… Все, готово. – Он обратился к миссис Бейтс: – Имею удовольствие вернуть вам ваши пока что снова целые очки.
Миссис Бейтс и ее дочь принялись так горячо его благодарить, что в надежде найти спасение от последней он подошел к фортепиано и попросил мисс Фэрфакс сыграть что-нибудь еще.
– Будьте так любезны, – сказал он, – сыграйте, пожалуйста, какой-нибудь вальс из тех, что мы танцевали вчера. Мне так хочется вновь пережить эти минуты. Вам они столько радости не доставили, вы мне все время казались уставшей и, полагаю, были только рады, что танцы так скоро прекратились, но я бы все на свете отдал еще хотя бы за полчасика.
Она сыграла.
– Истинное удовольствие – слушать мелодию, которая принесла столько счастья!.. Если не ошибаюсь, этот вальс танцевали и в Уэймуте?
Она быстро на него взглянула, густо покраснела и заиграла другой вальс. Взяв со стула возле фортепиано ноты, он подошел к Эмме:
– Вот это что-то новенькое. Узнаете?.. Крамер[10]… А вот еще новый сборник ирландских композиций. Выбор понятен, если вспомнить отправителя. Их прислали вместе с инструментом. Очень заботливо со стороны полковника Кэмпбелла, правда? Он знал, что у мисс Фэрфакс здесь нот может и не быть. Такое внимание к мелочам вызывает особое уважение, показывает, что подарок был сделан от всего сердца, а не второпях и кое-как. Только человек истинно любящий способен на подобную заботу.
Хоть Эмме и было совестно, что он изъясняется слишком недвусмысленно, его поведение не могло ее не развеселить. Когда же она взглянула на Джейн Фэрфакс и увидела, что за смущенным румянцем скрывается едва заметная восторженная улыбка, то уже не так стыдилась своего веселья и почти не корила себя за рассказанное Фрэнку Черчиллю. Эта благовоспитанная, праведная, безупречная Джейн Фэрфакс явно лелеет в душе весьма предосудительные чувства.
Он принес Эмме все ноты, и они стали вместе их просматривать. Воспользовавшись случаем, она прошептала:
– Ваши намеки чересчур ясны. Наверняка она все понимает.
– Я на это и надеюсь. Нисколько не стыжусь того, что хочу сказать.
– А мне немного стыдно. Лучше бы эта мысль никогда не приходила мне в голову.
– Я очень рад, что она все же пришла и что вы поделились ею со мной. Мне теперь ясны все ее странные взгляды и привычки. Это ей должно быть стыдно. Если она поступает дурно, то должна это понимать.
– Думаю, стыд ей не чужд.