Эмблема предателя

Эдуард замолчал, и Пауль схватил его за руку. Он всеми силами хотел заставить его продолжать, хотя и понимал, как тяжело кузену вытаскивать это на свет божий.

- Вы с матерью переехали к нам через две недели. Ты тогда был совсем ребенком, и я был очень рад, потому что теперь у меня был собственный взвод храбрых солдат, с которыми я мог играть, сколько душе угодно. Я даже не думал о том, что мои родители откровенно лгали, когда сказали мне, что дядя Ханс утонул вместе с фрегатом. Говорили о нем и другое, например, ходили слухи, что твой отец был дезертиром, что он проиграл всё в карты, а потом бесследно исчез где-то в Африке. Эти слухи тоже были фальшивкой, но я не хотел об этом думать, а вскоре и вовсе забыл. Как забыл и о том, что услышал вскоре после того, как мама вышла из комнаты. Я убеждал себя, что я, наверное, ослышался, хотя об этом не могло быть и речи: в этом доме великолепная акустика. Ведь это было так легко и приятно - смотреть, как ты растешь, видеть твои счастливые улыбки, когда мы играли в прятки, и лгать самому себе. Но потом ты стал старше, стал достаточно взрослым, чтобы многое понимать, тебе исполнилось столько же лет, сколько было мне в ту ночь. И тогда я ушел на войну.

- Скажи мне, что ты услышал? - тихо попросил Пауль.

- Той ночью я услышал выстрел, кузен.

7

В это мгновение все его представления о мире и самом себе перевернулись, словно фарфоровая ваза, которую какой-то безумец пнул с верхней ступени лестницы. Последняя фраза и была тем решающим пинком, и воображаемая фарфоровая ваза упала и разлетелась на кусочки. Пауль услышал, как она со звоном разбилась, и Эдуард прочитал это по лицу кузена.

- Прости меня, Пауль. И уходи поскорее, ради Христа.

Пауль поднялся и склонился над кроватью. Кожа кузена была холодной, и когда он поцеловал его в лоб, он словно прикоснулся губами к зеркалу. Он шагнул к двери, едва стоя на ногах, не соображая, оставил ли дверь открытой или захлопнул ее, выйдя в застеленный ковром коридор.

Выстрел прозвучал почти неслышно.

Тем не менее, акустика в особняке, как и говорил Эдуард, была великолепной. Когда первые гости, покидавшие прием, надевали в прихожей пальто, обмениваясь при этом поцелуями и пустыми обещаниями, до них донесся приглушенный хлопок, который, тем не менее, невозможно было спутать ни с чем другим. Слишком много выстрелов слышали люди в последние недели, чтобы ошибиться. Отзвуки выстрела эхом отозвались на всех этажах и, наконец, замерли в проеме огромной мраморной лестницы.

Брунхильда, играющая в эту минуту роль образцовой хозяйки, любезно прощаясь с доктором и его супругой, которых на самом деле от всей души ненавидела, услышав выстрел, сразу поняла, что это такое, но повела себя как ни в чем не бывало, стремясь оградить себя от ужасной правды.

- Я уверена, что это дети развлекаются, запуская петарды.

Отовсюду, как грибы после дождя, стали высовываться удивленные лица. Сначала в прихожей было не больше десятка человек, но теперь из гостиной появились другие гости. Вскоре все они поняли, что в доме что-то происходит.

В моем доме!

Если сейчас же не принять меры, через два часа о случившемся узнает весь Мюнхен.

- Оставайтесь здесь, я уверена, что всё в порядке.

Она ускорила шаг, на полпути вверх по лестнице учуяв запах пороха. Некоторые наиболее храбрые гости подняли головы, посмотрев вверх, возможно, в надежде, что Брунхильда подтвердит, что они ошиблись, но на лестницу никто не пошел - слишком силен был принятый в обществе запрет подниматься в комнаты хозяев во время вечеринки. Гул голосов нарастал, и баронесса понадеялась, что Отто не окажется таким кретином, чтобы последовать за ней, потому что, вне всяких сомнений, кто-нибудь увяжется за ним.

Когда она поднялась наверх и увидела рыдающего в коридоре Пауля, то окончательно поняла, что случилось - еще прежде, чем открыла дверь в комнату Эдуарда.

Так или иначе, он это сделал.

Она почувствовала, как к горлу подкатывает желчь. Ее охватил ужас и другое смутное чувство. Как она с отвращением поняла позже, это было облегчение. Или, по крайней мере, исчезло напряжение, которое она ощущала в груди с тех пор, как искалеченный сын вернулся с войны.

- Что ты наделал? - воскликнула она, глядя на Пауля. - Что ты наделал, я тебя спрашиваю?

Тот не поднял головы, которую обхватил руками.

- А что вы сделали с моим отцом, ведьма?

Брунхильда отшатнулась. Во второй раз за этот вечер кто-то отпрянул при упоминании Ханса Райнера, и ирония заключалась в том, что на сей раз это был тот же человек, кто чуть раньше произнес это имя с угрозой.

- Что ты знаешь, мальчик? Что он успел рассказать, прежде чем...?

Она хотела закричать, но не смогла, да и не осмелилась.