Эмблема предателя

- Я знаю, что мать меня стыдится. Видишь это? - спросил он, кивнув в сторону подноса, на котором стояла нетронутая тарелка с пирожными - теми самыми, что подавались на вечеринке. - Она не захотела портить Юргену день рождения видом моих культей, поэтому меня не пригласили. Кстати, как тебе эта вечеринка?

- Там играет оркестр, все пьют, говорят о политике и ругают военных за то, что проиграли войну, которую должны были выиграть.

Услышав эти слова, Эдуард лишь фыркнул.

- Очень легко критиковать за глаза. А о чем они еще говорят?

- Еще все обсуждают переговоры в Версале и радуются, что мы отвергли условия.

- Чертовы идиоты! - с горечью бросил Эдуард. - До них всё еще никак не дойдет, что мы проиграли эту войну, как будто над немецкой землей не прозвучало ни единого выстрела. Одним словом, сегодня всё то же, что и всегда - ну разве что с музыкой и шампанским. Кстати, ты не хочешь мне рассказать, от кого убегал?

- От именинника.

- Твоя мать мне рассказывала, что вы не очень-то ладите.

Пауль кивнул.

- Ты даже не попробовал пирожные, - заметил он.

- Мне теперь не нужно столько еды. Другим она нужнее. Поешь, замори червячка. И подойди поближе, я хочу посмотреть на тебя. Как же ты вырос!

Пауль присел на край кровати и набросился на еду. После завтрака он ничего не ел, даже не пошел в школу, чтобы подготовиться к вечеринке. Сейчас мать наверняка его уже ищет, но ему было всё равно. Он поборол охвативший его страх и не мог не воспользоваться возможностью побыть с Эдуардом, по которому так скучал.

- Эдуард, я хочу сказать... Прости, что я раньше не пришел тебя навестить. Ведь я мог бы прийти к тебе вечером, когда тетя Брунхильда уходит на прогулку...

- Брось, Пауль! В конце концов, ты здесь, и это главное. Это ты должен меня простить за то, что я не писал тебе, как обещал.

- И что же тебе помешало?

- Я мог бы тебе сказать, кузен, что помешали англичане, которые без отдыха стреляли в нас, но это было бы неправдой. Один мудрый человек сказал, что война на семь восьмых - это скука, а на одну восьмую - ужас, и он оказался совершенно прав. На самом деле в окопах у нас было достаточно времени, чтобы написать письмо - пока нас не начали убивать.

- Тогда в чем причина?

- Я просто не мог, и всё. С самого начала эта абсурдная и несправедливая война поставила нас на грань трусости.

- О чем ты говоришь, Эдуард? Ты же герой! Ты добровольцем пошел на фронт, одним из первых!

При этих словах Эдуард расхохотался механическим и каким-то нечеловеческим смехом, от которого у Пауля волосы встали дыбом затылке.

- Герой. Хочешь узнать, кто решает, что ты станешь добровольцем? Твой учитель, когда рассказывает тебе о славных победах родины, об империи и кайзере. Твой отец, который велит тебе вести себя как мужчина. Твои друзья, с которыми ты до недавнего времени дрался в гимназии, чтобы выяснить, у кого длиннее. Все они вместе, когда бросают в лицо слово "трус", если ты покажешь хоть малейшие колебания, и возлагают на тебя вину за поражение. Нет, кузен, на войне нет добровольцев, только глупцы и злодеи. И последние остаются дома.

Пауль вытаращил глаза от изумления. Внезапно его ежедневные грёзы о войне, карты, которые он рисовал в тетрадках, привычка каждый день читать сообщения о продвижении войск в газетах - всё это показалось ему смешным и детским. Он хотел сказать об этом Эдуарду, но побоялся, что кузен над ним посмеется и выгонит из комнаты. В эту секунду он увидел перед глазами войну. Это был не краткий перечень атак на вражеские позиции и не уродливые культи, скрывающиеся под простынями.

Война была в пустых и безжизненных глазах Эдуарда.

- Ты мог бы... Ты мог бы сопротивляться. Мог бы остаться дома.

- Нет, не мог, - ответил тот, отводя взгляд. - Я соврал тебе, Пауль. По крайней мере, частично. Я уехал, чтобы быть подальше от них. Чтобы не стать таким, как они.

- Таким как кто?

- Знаешь, как это со мной произошло? До окончания войны оставалось не больше месяца, и все мы знали, что проиграли. Что в любую минуту нам отдадут приказ возвращаться домой. И мы всё больше приободрялись. Не обращали внимания на снаряды, которые на нас сыпятся, потому что осталось так мало до возвращения домой. И однажды во время отступления один снаряд упал слишком близко.

При этом слове Эдуард понизил голос, так что Паулю пришлось приблизиться, чтобы услышать.

- Я тысячу раз спрашивал себя, что бы случилось, если бы я пробежал еще пару метров вправо. Или если бы я остановился, чтобы стукнуть себя два раза по каске, как мы всегда поступали, прежде чем вылезти из окопа, - сказал он, дважды стукнув Пауля костяшками пальцев по лбу. Эти удары делали нас неуязвимыми. А в тот день я про них забыл, понимаешь?

- Вот бы ты никогда не уезжал.

- Нет, кузен, уж поверь. Я уехал, чтобы не стать фон Шрёдером, а если вернулся, то только для того, чтобы убедиться - я не ошибся, когда уехал.

- Я не понимаю тебя, Эдуард.

- Ах, дорогой мой Пауль, уж ты-то должен это понимать лучше других. После того, что они с тобой сделали. После того, что они сделали с твоим отцом.