Элвис жив

Ни одной ее композиции Максим пока не слышал, но вряд ли она врала. Да и Рухшану беспричинно хвалить девицу не было никакого смысла. Не сводник же он в самом деле!

– Слушай… А почему Фрейя? Ты же Настя.

Девушка взяла со стола заново наполненный стакан с вином и уселась в кресло. Положила ногу на ногу и сделала глоток.

– Знаешь, как в нашей среде порой бывает… Твое родное имя вдруг становится вовсе и не твоим. Вот у попсовиков есть уже Алла – Пугачева. И все остальные Аллы вынуждены брать себе псевдонимы. Алла Агеева называет себя Машей Распутиной. А Алла Перфилова – Валерией. – Она помолчала. – Так и у нас. Есть только одна Настя – Полева. А все остальные рылом не вышли.

– Но почему Фрейя? Кто она такая?

– Богиня в скандинавской мифологии. Занимайся я русским фолк-роком, назвалась бы Купалой. В общем, долго рассказывать. Заинтересуешься – сам прочитаешь. В мифологических словарях она присутствует. 

* * *

Они оказались в одной постели уже через два дня.

Фрейя была очень хороша и на этом фронте.

Симфония любви длилась всю ночь.

Утром жарили яичницу и разговаривали.

Потом он исполнил для нее «Волны». Композиция Фрейе понравилась.

– Ты эту вещь кому-нибудь показывал?

– Показывал. – И он рассказал ей историю с Купером и Марго.

Она покивала:

– Ну, это неизбежные потери для большинства начинающих. Так что забей! Пиши еще.

– Пытаюсь. Но что-то в последнее время не слишком прет. Как будто и не я сочиняю.

– А вот на это наплюй. Такое у всех бывает. И у меня – тоже. Но я выяснила одну вещь: работа никогда не проходит впустую. Рано или поздно все пригождается. Главное, не поднимать лапки кверху и продолжать пахать!

Потом Фрейя попыталась пристегнуть нового любовника к своему делу. Видимо, поняла, что с непременной пахотой у него проблемы. Держать себя в ежовых рукавицах не всякий способен. Тут характер требуется. Но любому можно хоть как-то помочь, если вызвать в нем чувство ответственности перед другими. Тут только совсем уже слабохарактерный махнет рукой. А парень, решивший сменить родной город и привычную жизнь на столичные надежды, таким не может быть по определению.

В общем, она Француза сподвигла. С помощью Рухшана организовали даже несколько квартирников. Фрейя пела и играла ритм, Максим исполнял лидер-партию. Первое выступление перед народом прошло на ура. А дальше количество гостей неуклонно уменьшалось. И стало понятно, что особого восхищения образованный дуэт у слушателей не вызвал.

Много позже Максим понял, что ругали, в общем-то, исключительно из-за чувства ревности. Не одобряли, что такая, как Фрейя, выбрала себе неведомо кого. Понял он и то, что вполне мог случиться и прорыв в судьбе, надо было только потерпеть. Как говорится, бить в одну точку. Ну, типа той лягушки в крынке с молоком.

Однако терпения у него не хватило. Музыка Фрейи ему душу не грела. Родилась, правда, «Пищаль Одина», но, судя по всему, композиция эта тоже оказалась не тем, что хавает пипл.

Через полгода, когда и постель перестала рождать в душах чувство новизны, Француз и Фрейя разбежались. Слава богу, без боя горшков – остались друзьями.

Однако совместная жизнь не прошла для Максима впустую: через Фрейю организовалось еще одно важное знакомство – с Алексом Массовским, известным уже к той поре писателем и киносценаристом, открывшим собственное издательство с весьма говорящим названием «Новый тромбон». Фрейя даже сводила Максима в офис издательства, расположенный на Первой линии Васильевского острова, где глава его некоторое время побеседовал с новым знакомцем. Оказывается, помимо кино, литературы и издательских дел Массовский интересовался еще и современной музыкой и уже несколько лет печатал в питерских журналах статьи под рубрикой «Незнайка в стране Рока». Алекс систематически бывал на Пушкинской и наблюдал за жизнью музыкальной тусовки изнутри. А потом свои наблюдения оформлял в виде интересного людям текста. Рокеры его привечали: кому не хочется, чтобы о нем рассказали не в разговорах под стакан, а на страницах популярной в ту пору «Авроры»?

Позже выяснилось, что написал он статью и о подающем некоторые надежды молодом певце и композиторе из Южноморска.

Через много лет оказалось, что статья эта способна повлиять на дальнейшую судьбу уже переставшего быть молодым Француза.

Но тогда Максим ни о чем таком и не догадывался и через полгода после расставания с Настей-Фрейей вернулся в Белокаменную.

А там вновь начал биться головой о глухую стену.

И помимо сменявших друг друга красоток в холостяцкой постели его грела мысль: время, угробленное на работу, никогда не будет потрачено зря.

8. Дни второй и третий

Максиму снился совершенно дурацкий сон.

Никакого волнующегося моря, никакой Сюзи под ногами.

Никакого восторга в сердце и никакого ужаса.