3. Верховный Совет СССР обращается к народам СССР, Верховным Советам республик, местным Советам народных депутатов всех уровней, ко всем политическим партиям и общественным движениям с призывом консолидировать усилия для стабилизации политической и экономической обстановки на всей территории страны, укрепления демократических начал в переустройстве советского общества, всемерной поддержки законно избранных высших органов власти и Президента СССР».
В общем, призвав Горбачева уйти в отставку, Ельцин, как видим, «дестабилизировал» политическую и экономическую обстановку в стране. Теперь вот приходится «консолидировать усилия», чтобы все восстановить в прежнем виде.
За контратакой союзного парламента, направленной против Ельцина, стоял, конечно, сам Горбачев. В этом мало кто сомневался. 20 февраля на узком совещании в Ореховой комнате в Кремле он сокрушался, что вообще допустил перевод Ельцина из Свердловска в Москву (в дальнейшем он будет сокрушаться по этому поводу бесчисленное число раз).
– …Рекомендовал его привести в Москву Егор (Лигачев. – О.М.) Он пришелся Лигачеву по душе своей решительностью, крутостью. Характер проявил еще в Свердловске. Способен только на разрушение. По природе оппозиционер. На позитивную работу не годится. В нем гремучая смесь. Тот же Верховный Совет (РСФСР. – О.М.), который его горячо поддерживал (не так уж горячо. – О.М.), теперь отворачивается.
Раз «отворачивается», надо это использовать. Горбачев:
– Центр тяжести борьбы переносится в Верховный Совет РСФСР.
По слухам, именно Горбачев связался с двумя заместителями Ельцина в российском парламенте – Горячевой и Исаевым, а также председателями обеих его палат – Исаковым и Абдулатиповым, посоветовал им действовать активнее.
21 февраля на заседании Верховного Совета Горячева огласила «Политическое заявление», по-другому – «Письмо шести» (к четверке руководителей присоединились еще двое – заместители председателей палат Вешняков и Сыроватко), где критиковался «авторитарный стиль» ельцинского руководства Верховным Советом. Были и упреки, касающиеся ситуации за пределами парламента. «Народ устал от обещаний… – говорилось в «Письме». – Они (граждане России. – О.М.) ждут устойчивой и дееспособной власти, которая прекратила бы развал в экономике, остановила взлет преступности».
В заключение авторы требовали созвать внеочередной Съезд народных депутатов РСФСР, на котором председатель ВС дал бы отчет о своей работе; после этого, как, видимо, предполагали подписанты, должна была последовать его отставка.
Верховный Совет принял решение о созыве съезда.
Это было первое серьезное столкновение Ельцина с его противниками в российском парламенте. Понятно, что он сам его спровоцировал. Хотя и не думаю, что сильно об этом жалел. По отзывам тех, кто хорошо знал его, он всегда предпочитал ясную, хоть и опасную для него, ситуацию менее ясной, пусть даже внешне более спокойной. Поэтому нередко «взрывал» ее, стремясь устранить всякую неопределенность, в которой чувствовал себя некомфортно.
На следующий день, 22 февраля, состоялся очередной грандиозный митинг на Манежной. По оценкам организаторов, он собрал около 400 тысяч человек (милиция, как всегда, называла меньшую цифру).
Вообще-то митинг замышлялся как акция в защиту гласности: была закрыта популярная тогда телепрограмма «Взгляд», появились другие признаки ужесточения цензуры. Но взрыв, произведенный телевыступлением Ельцина, естественно, скорректировал тематику митинга. Главной его темой стала защита Ельцина от посягательств недругов. Соответственно, изменился набор лозунгов: рядом с лозунгами против главного теленачальника Кравченко появились антигорбачевские и проельцинские лозунги: «Велика Россия, а отступать некуда – позади Ельцин!», «Народ и Ельцин – едины», «Советский комиссар Катанья – Борис Ельцин», «Ельцин – ум, честь и совесть нашей эпохи», «Горячева – змеища подколодная!»