Ельцин как наваждение

– Голова не болит? А зрение как? Хуже не стало? Не подташнивает? Знаешь, при сотрясении мозга такое бывает.

– Нет, Раиса Максимовна, у меня никакого сотрясения. Все нормально. Ребра только немного побаливают.

– Тогда тебе мое лекарство не повредит, – Раиса Максимовна хитро осматривается по сторонам и достает из портфеля, больше похожего на сумку, полулитровую бутылку «Стрижамента», горькой 40-градусной настойки со Ставрополья. – Я тут на родине погостила…

«Стрижамент» – это хорошо! Бальзам для моей израненной души! Но где его распить? В здешний ресторан Горбачева идти отказывается категорически: к чему нам эти косые взгляды? К счастью, мимо нас пробегает Валентин Толстых. Он в этом доме человек свой. Мало того, что член киношного союза, так еще и автор многих статей в журналах «Искусство кино» и «Советский экран».

– Валентин Иванович, помоги! Две проблемы – где выпить и во что налить.

– Если пластиковые стаканчики вас устроят, сейчас принесу. А вот где НАМ С ВАМИ выпить… – наши энергичные кивки не оставляют у Толстыха сомнений, что это будет совместное действо. – Вон, видите стенд с фотографиями? За ним окошко с подоконником. Мысль мою уловили?

Валентин Иванович выпивает с нами пару небольших доз и убегает к своим интеллектуалам обсуждать нечто донельзя интеллектуальное. Мы же остаемся со «Стрижаментом» у подоконника. Перемываем косточки Михаилу Сергеевичу. Точнее – перемывает Раиса Максимовна, недовольная тем, что супруг собрал у себя в Фонде слишком много стариков, которым давно пора копаться на огороде и забыть про политику.

Эх, кто бы меня поругивал с такой нежностью!

– Я тебе хочу сказать два вещи. Первая – будь осторожен! Рядом с твоим бывшим начальником страшные люди, которые, если им потребуется, растопчут тебя сапогами и глазом не моргнут. И второе – если вдруг почувствуешь какую-то опасность, сразу звони Михаилу Сергеевичу. Он, как ты понимаешь, перед Ельциным тебя защитить не сможет, не те у них отношения, но если будет надо, шум поднимет на весь мир. Договорились?

Раиса Максимовна умерла через четыре года после той памятной для меня встречи в Доме кино. А за два года до нее, в 1997 году, в Штатах от какой-то малопонятной болезни умер Володя Ряшенцев. Пожалуй, это самая тяжелая для меня потеря. Потом ушел Виктор Югин. И Венцель Райчев. Осталось не так много людей кому, сев за стол и выпив рюмку, можно сказать: «А помнишь…»

Конечно, после разговора в Доме кино со мной всякое случалось, но прибегать к помощи Горбачева, слава богу, ни разу не понадобилось. Как бы ни было сложно, обходился своими силами. Да и друзья не стояли в стороне. Хотя, помнится, пару раз меня били побольнее, чем те алкаши с «трех вокзалов». Но ничего не поделаешь, – такая профессия и в такое время живем. Время дележа, лишенное жалости и сантиментов.

Сегодня, 8 октября 2001 года, в ресторане гостиницы «Советская» на Ленинградском проспекте празднуем «полтинник» Владимира Николаевича Виноградова. Кроме родственников и близких друзей, собирается весь цвет Лубянки и российского бизнеса. На мой взгляд, юбиляр заслуживает такого внимания.

Не знаю, кто так учудил, но меня сажают за один стол с Коржаковым. Наверное, молодые виноградовские помощники по неведению решили, что раз мы когда-то работали вместе, стало быть, застольная беседа будет интереснее. Ситуация идиотская – сидим друг напротив друга, и каждый ожидает какую-то негативную реакцию с противоположной стороны стола. Чувствую, соседи с любопытством поглядывают то на меня, то на набычившегося Александра Васильевича: как они себя поведут?

– Саша, тебе как, незазорно поздороваться со старым знакомым?

– Не зазорно! Хотя все вы – проститутки!