Ельцин как наваждение

Правильно говорят: ждать и догонять – хуже некуда. Вот уже три часа томлюсь в ожидании известий из приемной Горбачева. Сижу и ничего не делаю. Не потому что не хочу – не могу. Не думается, не пишется, не читается. Хоть ты меня убей! Чтоб чем-то себя занять, перебираю ксерокопии статей из разных газет и журналов, которыми Валентин Сергеев, руководитель отдела информации, доставшегося нам в наследство от Совета Министров РСФСР, каждодневно заваливает президента и его помощников. Иногда он копирует всю статью, иногда только ту ее часть, на которую считает нужным обратить внимание руководства. При этом копии распечатывает на огромных листах формата А2 с двукратным увеличением текста, будто все мы тут подслеповатые старцы. К чему этот бессмысленный труд и расход бумаги, непонятно. Нам каждое утро на стол кладется увесистая пачка свежих газет и журналов. Хочешь узнать, о чем пишет пресса, возьми да почитай. Если не сами заметки, так хотя бы заголовки. По крайней мере, будешь иметь собственное мнение, а не то, что тебе подспудно навязывает демонстрирующий служебное рвение маленький столоначальник. Что касается Бориса Николаевича, то он с некоторых пор вообще не берет в руки газет. О публикациях в них ему докладывают, причем с комментариями, соответствующими эрудиции и интересам докладчика.

Казалось бы, еще только пять часов вечера, а над Кремлем черное ночное небо с тускло мерцающими холодными звездами. Днем прошел сильный снегопад, и теперь по залитой электрическим светом и искрящейся морозными брызгами Ивановской площади, попыхивая выхлопными трубами, кругами ползают две пузатые снегоуборочные машины. Сколько еще ждать? Час? Два? Или вообще до первых петухов? Да и дождусь ли? А то ведь иной раз бывает у нас и такое – вышел шеф с переговоров усталый, сел в машину, а охранник, словно змий-искуситель, нашептывает: вам, Борис Николаевич, необходимо отдохнуть, расслабиться. Мы его ждем – не дождемся, а он уже где-нибудь на теннисном корте, или в бане, или на охоте, или еще где. И все наши планы летят в тартарары. До завтрашнего дня. А может, и до послезавтрашнего.

О чем они там с Горбачевым так долго беседуют? Хочется уже какой-то определенности. Об уходе Михаила Сергеевича как о деле, вполне решенном, у нас поговаривают чуть ли не с начала декабря, а он все еще в Кремле. Я уж столько раз слышал про «со дня на день», что и со счета сбился. Может, сегодня все разрешится? Если «да», то с этого дня Россия окончательно перестанет быть коммунистической. Ситуация чем-то напоминает отречение Романова в пользу брата, великого князя Михаила: подписал царь высочайший Манифест, и Россия навсегда перестала быть самодержавной. И началось! Другие порядки, другие нравы, другие представления о добре и зле. В общем, другая страна. Так, думаю, будет и на этот раз. Утонем в хаосе. И не потому что Горбачев правил по уму, а Ельцин не сможет – Россия не переносит радикализма, особенно в том, что касается Власти. Политические нити, коими сшито лоскутное одеяло под названием Советский Союз, похоже, сгнили. А что нас ждет в ни к чему не обязывающем Содружестве? Пес его знает!

Видно, не я один мучаюсь томительным ожиданием. Лев Евгеньевич Суханов не часто жалует меня своими визитами, а тут снизошел:

– Чайком не угостишь? – по лицу коллеги чувствую, ему хочется рассказать нечто сугубо конфиденциальное, и не ошибаюсь: – Совсем Мишка нашего шефа замучил! Уже который час выторговывает для себя всякие блага: это ему оставь, то сохрани, оттуда не выгоняй! По моим сведениям, еще часа полтора-два будет торговаться.

– И чем все закончится?

– Готовь для шефа поздравительную речь! Вечерком пригодится.

Не скрою, меня подмывает поинтересоваться источником столь конфиденциальной информации о переговорах, но сдерживаюсь, поскольку знаю ранимость Суханова в этом вопросе. Да и поинтересуйся я, реакция заранее известна – ответом будет загадочная усмешка. Он вообще частенько намекает коллегам на особые отношения с Ельциным. Но всем известно, что тут он выдает желаемое за действительное. Год-два назад это и впрямь было так – никто другой не знал о каждодневных делах шефа столько, сколько знал он. Сейчас же его адьютантско-камердинерские функции принял на себя Коржаков, а посему значение Суханова для президента заметно снизилось и стало ничуть не выше, нежели остальных помощников. Чувствуется, что Лев Евгеньевич ностальгирует по временам Госстроя СССР, когда у опального Ельцина, кроме него, никого больше не было. Тогда он был един во всех лицах – и чтец, и жнец, и на дуде игрец. Ныне все это в прошлом, причем невозвратном. И чтоб как-то поддержать угасающий миф, Суханов не снимает с лица маску многозначительной таинственности, а в разговорах, намеками и полунамеками, дает понять, что между ним и Ельциным существует неведомая нам, его коллегам, почти сакральная связь.

Едва большие напольные часы, стоящие тут со времен Берии, пробили половину восьмого, загудел телефон внутренней связи с наклейкой «Приемная». В голосе секретаря не чувствую никаких эмоций: