— Это временно. Вернусь из Москвы — заберу.
У Груни в глазах вдруг промелькнуло сомнение — и немой вопрос.
Богомолец рассмеялся.
— Да не бойся ты так! Я на всякий случай…
Однако годы напряжённой работы не прошли для академика даром. Из Москвы он благополучно вернулся, намереваясь максимально ускорить работы, но совсем занемог — сказались последствия застарелого туберкулёза. 19 июля 1946 года академика Богомольца не стало.
Его бумаги действительно искали, но не нашли, а Груня обещание, данное учёному, выполнила и хранила заветное досье за иконой Богородицы в своём деревенском доме всю свою жизнь.
Глава 28. Оживить президента
В середине июля, перед временем отпусков, Францев, как и планировал, завершил свою работу в Токио. Сорокаградусная жара сжигала и плавила город. Над зданиями и заливом нависла такая сизая дымка, что сквозь неё порой было трудно что-то рассмотреть. Воздух, разогретый движением миллионов автомобилей, снующих туда-сюда, не остывал даже ночью. И прохладная, омытая летними ливнями Москва с распустившимися липами показалась Сергею с дочерью благоуханным оазисом.
Сразу после возвращения из Токио Францев позвонил в приёмную МотоВАЗа и попросил передать Вересовскому, что находится в Москве. Ответный звонок последовал на следующий день.
— Вернулись, Сергей Николаевич? — раздался в трубке, как всегда, торопливый голос Вересовского. — Очень, очень кстати, вы мне как раз нужны. Сейчас машину за вами вышлю. Скажите, куда ехать. Дима, Дима, — услышал Францев в трубке отдалившийся голос Вересовского, — держи, держи, запиши!
Францев продиктовал адрес. Через час он уже сидел в знакомом кабинете.
— Значит, так. — Хозяин кабинета встал из-за стола и заходил по комнате. Зачем-то, подойдя к окну, отодвинул занавеску и на секунду замер, будто опасаясь, что за ними наблюдают. «Нет, это чисто рефлекторное», — отметил про себя Францев. Движение помогало Вересовскому думать. — Тут вот какое дело, — продолжил олигарх. — Стареет наш президент, стареет. А на него вся надежда — он рухнет, и мы с ним рухнем. И это будет настоящей катастрофой. Кто ж нам, кроме него, ещё такое позволит?! А скоро выборы. В общем, волшебный напиток нам нужен, живая вода, так сказать. — Он издал короткий смешок. — Окропили его живой водой, и ожил братец Иванушка.
Олигарх улыбнулся своему вольному изложению русской народной сказки.
— Вы о Богомольце слышали? — внезапно спросил он.
— Создатель знаменитой сыворотки, заживляющей раны? Академик? — ответил Францев.
— Именно. Личность когда-то очень известная. Так вот, у нас есть часть его архива. Он по заданию Сталина работал над, как бы это сказать, эликсиром бессмертия. Так я его называю — в шутку, конечно, но, как известно, в каждой шутке лишь доля шутки, а остальное всё правда… В общем, создавал он препарат, чтобы жизнь продлевать. В Киеве под это дело целый институт геронтологии построили. Сам Богомолец умер сравнительно рано. Но наработки остались. Говорят, он их от всех скрывал. Боялся, перехватят. Бумажки с его ранними экспериментами мы добыли, они у нас есть. Но надо найти главное досье.
— И где же его искать, если оно вообще есть? — поинтересовался Францев.
— Думаю, что-то есть, — отозвался олигарх. — Но знаю, не мы одни этим интересуемся. Они там, в Киеве, распродают всё, что можно: оружие, танки, ракетные установки и наверняка научные архивы. Богомольца, кстати, на Западе хорошо знают. За его работой там внимательно следили. Говорят, он так ничего и не создал, не успел. Но в этих бумагах может быть ключ к разгадке. Так что в Киев я хочу вас отправить, Сергей Николаевич. В Киев! Собирайтесь. Через два-три дня поедете. А пока изучите вопрос.
Тем временем Ника ходила по рыночным рядам. В Японии они отвыкли от русской еды — и очень соскучились по ней. Нике захотелось приготовить отцу что-то особенное. В окрестных магазинах всё было, как всегда, просроченное и сомнительное, и она поехала на Черёмушкинский рынок. Ника совершенно не разбиралась в мясе, но заставила себя зайти в мясной павильон, прошлась вдоль ряда жёлтых свиных голов и решительно покинула его, направившись к рыбному отделу. Вдруг её окликнул женский голос:
— Ника! Никуля!
Она обернулась и увидела, как навстречу ей спешила румяная блондинка. В этой полноватой женщине девушка с изумлением узнала Ксану. Бывшая любимая няня, не стесняясь посторонних, бросилась обнимать Нику так, что аж швы куртки затрещали:
— Вишенка ты моя! Сладкая моя, донечка!
Ника была очень рада этой встрече. В последние месяцы вся её прошлая жизнь спряталась в далёких закоулках её памяти. В сердце она хранила только воспоминания о своей погибшей приёмной матери, которую долго считала родной. Но встреча с тёплой, южной, телесной Ксаной была настоящим подарком. Бездетная няня всегда любила Нику как родную дочь. Она знала её судьбу, знала о детском доме, даже о загадочном родном отце знала. Но после того как Ксана несколько лет назад вышла замуж, они почти не виделись.