Эликсир бессмертия

Они стояли и смотрели на небо. Их глаза уже привыкли к темноте. Тристан первым отвёл взгляд от завораживающих небес и посмотрел на её лицо, на сверкающие глаза, в которых словно отражались крупные звёзды. Они остались наедине друг с другом и с вечностью. Он придвинулся ближе и стал гладить её волосы. Ника почувствовала, что его руки дрожат, хотя от ладоней шёл жар.

— Тебе ведь не холодно? — спросила она.

— Нет… Мне кажется, я сейчас сгорю изнутри.

Ника подалась вперёд, к нему. Он поцеловал сначала глаза — так нежно, как только мог, затем стал целовать её ладони, затем — опять лицо: глаза, щёки, нос… И снова глаза… И только потом — быстро и вдруг — рванулся к её приоткрытым губам, сжав Нику в горячем объятии. Он осыпал поцелуями её волосы, щёки, шею, плечи. По телу Ники побежали горячие волны, закружилась голова. Её руки сами проникли в распахнутую куртку Тристана и обхватили его торс…

Ника стояла, тесно прижавшись к Тристану. Лицо она спрятала от бурных поцелуев, прижавшись ухом к его груди там, где колотилось горячее мужское сердце. Ей нужно было перевести дух, справиться со страстью, которая охватила её и готовилась унести прочь. Тристан попытался снова добраться до неё губами. Но Ника не поддавалась.

— Нет, мне уже нужно идти, правда… Нужно идти. Отец будет волноваться.

— Ты же уже взрослая… Мы должны пойти ко мне… Или я к тебе… Мне всё равно, — горячо шептал он. — Я готов тебя и здесь, совсем не как благородный рыцарь, а как последний снежный человек, похитить и отнести в своё горное логово.

Ника засмеялась и посмотрела на его вдруг ставшее очень знакомым лицо:

— Нет, мой снежный человек, сегодня нет. Завтра!

— Завтра… у меня будет прекрасное завтра… — прошептал Тристан.

Так они стояли под звёздным небом, а затем, продолжая держаться за руки, двинулись обратно к уже затихавшему празднеству.

Глава 14. Отель «Европа»

В 20 часов в просторном зале ресторана гостиницы «Зеехоф» начался закрытый ужин, на который Борис Вересовский пригласил избранный круг ведущих финансистов, глав корпораций и ведущих банкиров.

Отпустив измученного бесконечными переговорами переводчика, Борис Семёнович пригласил и усадил рядом с собой Нику, скороговоркой пробормотав в своей манере:

— Садитесь, садитесь… В любом случае всем присутствующим гораздо приятнее будет смотреть на вас, чем на ещё один пиджак! — И, довольный собой, коротко хохотнул.

Пиджаков в зале было действительно много. И все они, включая только что севшего напротив Джорджа Сороса, с интересом разглядывали Нику. Сорос своим появлением вызвал небольшой ажиотаж вокруг себя: кто-то от дальних столов спешил его поприветствовать, другие настойчиво протягивали ему свои визитные карточки. Пожилому финансисту вся эта суета доставляла большое удовольствие. Его репутация — то ли масона, то ли филантропа, то ли афериста, а может быть, и всего сразу — идеально вписывалась в давосскую мифологию. Здесь он был в своей стихии.

Вересовский говорил по-английски с огромным количеством ошибок, хотя очень быстро и напористо. Но иногда как вкопанный останавливался посредине фразы и вопросительно смотрел на Нику. И она помогала ему найти нужное слово или оборот. Она была собранна и внимательна. Однако какой-то частью себя она всё время была там, во вчерашней ночи, в объятиях Тристана.

Такое она переживала впервые. Любое воспоминание о нём — его взгляд, осторожные касания и жар ладоней, настойчивые губы, тело, напрягшееся как единая мышца, — всё это было слишком живо. И Нике стоило больших усилий, чтобы укротить этот бушующий внутри неё водоворот мыслей и ощущений.

Ника смотрела на оживлённых, успешных, дорого одетых мужчин, карьеры которых могли служить основами для отдельных фильмов, книг и сценариев, и понимала, что они все ей безразличны, неинтересны, непривлекательны — даже как физические типажи. Хотя на неё с любопытством поглядывали несколько красавчиков, которые — это было видно — привыкли ломать женские сердца, как чайное печенье.

«Может, я и вправду странная, — подумала девушка. — Меня ведь никогда не волновали красавцы. Даже в юности, да и в детстве». Она помнила, что простой, весёлый и сильный мальчишка из деревни, где она проводила лето, нравился ей больше, чем московские пижоны, которым родители привозили из-за рубежа джинсы, жвачку и американские сигареты.

«Хотя, — сказала себе она, — Тристан красив. Нет, не как Ален Делон, но какой-то особенной мужской красотой…» От него исходила дурманящая её, неудержимо завлекавшая в его объятия чувственная мужская сила. Ей вдруг отчаянно, до потери дыхания, захотелось увидеть его.