Но какая педагогика, когда традиции есть?
– И вот спрашиваю, о чем ты, иродище, думал, когда писал это?
– Ну… – Береслав потер ладонью лоб, честно пытаясь воскресить воспоминания. – Я… тогда… не очень… помнишь, я денег просил… немного… а ты сказала, что если мне мало, то надо пойти и заработать.
Матушка убрала телефон.
– А тут мне предложили… пару групп вести… в сетях… модерация, контент…
– Контент… – повторила маменька эхом.
И привычно заныла задница.
Нет… после того, как ему двенадцать исполнилось, розги из жизни исчезли, сменившись иными способами воздействия. Но что-то подсказывало, что убрали их не так и далеко. И с маменьки станется…
– Дальше, – потребовала она.
– Надо… было популярность группы повышать. Подписчики там и все остальное… ну а народ наш как? Ему всякие благообразные новости… ну тьфу, тухляк. Любят же что повеселей… чтоб там… ну, разное…
Он стушевался.
– Я и подумал… вброс сделать. Хайп поймать… мам, ну это же что… это ж просто группа… таких в сетях десятки! Сотни! Я статью удалю и…
– Поздно, – произнесла матушка премрачно. – Твой… вброс с хайпом перепечатали. Надо полагать, такие же идиоты…
Задница заныла сильнее.
– А газетенка эта попалась на глаза… как ты думаешь, кому?
– Нет, – севшим голосом произнес Береслав.
– Да, дорогой мой… там, конечно, поставили сносочку, что, мол, народное мнение… аноним… но вот мне аккурат позвонили… поинтересовались… как же вышло так, что ты, мой сын… и этакие пакости пишешь.
Краска прилила к щекам.
И отлила.
И…
– А… ты?
– А что я? Пообещала выяснить. Обстоятельства.
Матушка махнула рукой.
– И?
– И выяснила, что младшенький у меня не только слабосилок, но еще и идиёт редкостный, – это Береслава Волотова произнесла с глубокой печалью.
– И что теперь?
Вдруг подумалось, что розги – это не самое плохое, что может в жизни случиться. И Нютка вон тоже… пусть бы была беременной, Береслав уже согласен.
На семью.
Детей.
И в принципе.
Род за ней хороший, с таким и породниться не грех. А что мозгов у Нютки, как у канарейки, так… Береслав с ней изначально интеллектуальные беседы вести не планировал. Для бесед найдет кого-нибудь. Как все делают.
Пусть и тошно, но… жизнь – она такая.
– Теперь… теперь, дорогой мой, придется это доказывать.
– Что я… идиёт?
– Именно. Что ты просто идиёт, а не заговорщик и изменник…
Береслав закрыл рукой лицо.
– …которому самое место на каторге. А то и на плаху ведь можно. Чай, имелись прецеденты.
Заныла шея.
Вспомнился вдруг просмотренный давече исторический фильм, причем не весь целиком, ибо смотрелся он одним глазом, да и сопровождался просмотр потреблением всякого-разного. А вот сцена казни в память врезалась. Хорошо так врезалась. Надежно.
– Так… какая измена… и заговора никакого, – произнес он сдавленным голосом. – Никого уже давно… за измену-то…
– Повода не было, – отрезала маменька. – А теперь твоими стараниями появился.
– И как быть?
– Как, как… будем… искать… доводы, – Береника Волотова поморщилась, уже предчувствуя, что эти самые доводы станут роду в приличную сумму. А зряшних трат она не любила. – Компромиссы…
– А я?
– А ты пока поедешь…
– В ссылку?
– В Подкозельск, – она дотянулась и отвесила еще одну затрещину, перебив вопрос. – Поднимать сельскую культуру.
– В смысле?
– В прямом! Ты у нас по диплому кто?
– Маг… – Береслав замялся, поскольку собственная специальность звучала… да не звучала она, никак. Но что сделаешь, если на традиционный для семьи землеведческий факультет он не проходил по силе.
И ни на какой из реальных тоже не проходил.
Вот и оставались к выбору – теоретическая магия, требовавшая хорошего знания математики, а с нею у Береслава никогда взаимопонимания не было, и искусствоведение.
– Маг, – отозвалась маменька эхом. – Искусствовед, специалист-культуролог и регионовед.
Почему-то прозвучало издевкой.
Надо было идти на реставрацию, там и интересней, и…
Поздно.
– А в Подкозельске аккурат клуб имеется. Имелся. Года три как с баланса сняли. Но теперь опять поставят. Для повышения культурного уровня населения, – маменька поднялась и Береслав на всякий случай втянул голову в плечи.
Береника Волотовна только пальцем погрозила.
– Посидишь там, – сказала она. – Годик-другой… концерта организуй какого. Мероприятие устрой. Придумаешь чего-нибудь. Но чтоб с отчетностью, ясно?!
Отчетность она всегда уважала.
– А… можно не в Подкозельск? – почуяв, что маменька отошла, а она-то, пусть и гневаться была горазда, но и отходила быстро, Береслав осмелел.
– Можно, – кивнула Береника Волотовна. – Можно не в Подкозельск, а сразу на каторгу… там тоже культурная целина лежит, ждет не дождется, когда кто-нибудь ея поднимать станет. Заодно и пообвыкнешься.
– С чем?
– С каторгой, дорогой… с каторгой… если мозгов у тебя не прибавится, прости Господи, то рано или поздно там и окажешься. А так-то и ехать недалече будет, и людишки кругом уже знакомые…
Говорила она вроде бы с насмешечкой, но по спине побежали мурашки.
– Лучше… все-таки Подкозельск, – решился Береслав. – Погожу я пока с каторгой… сельская культура, мама, она мне как-то душевно ближе, что ли. Прям… чую желание единиться с природой.