Эльф из Преисподней

— Юный мастер, пожалуйста, вернитесь… — Договорить леший не успел: я с треском закрыл его рот кулаком.

Было непонятно, кто пострадал сильнее: рот, моя рука, которая словно в пень врезалась, или гордость лешего. Я надеялся на последнее. Обиженные враги имеют особенность терять голову в схватке, сперва метафорически, а затем и буквально. Кроме того, они — наиболее приятная еда.

Леший фыркнул — скорее с обидой, чем от боли — и вытянул руки, пытаясь меня поймать. Я с лёгкостью увернулся и на отходе двинул между ног второму стражу. Это его мало поколебало, а вот моя голень отозвалась вспышкой боли. Её я скормил Нани.

Пусть эльфы не самые сильные бойцы на свете, они неоспоримо одни из самых быстрых. Я метался из стороны в сторону, делал подсечки, уворачивался как в танце от придурков, которые безнадёжно отставали от меня, и изрядно веселился.

Непонимание и опаска у этих парней быстро сменились азартом, который смыла злоба от безуспешных попыток. Я не имел привычки поддаваться, а без этого лешим нечего было и думать о том, чтобы поймать меня. Как и мне — о том, чтобы вырубить их. Мутузить вековой дуб голыми кулаками и то эффективнее, чем царей леса.

Под конец крошечные глазки леших налились кровью. Они бурлили чистой яростью, и я едва не захлебнулся в ней, впитывая такой её напор, что вынужден был остановиться. От удовольствия заплетались ноги. Тут меня и схватили. С искажённым от гнева лицо леший поднял кулак, и я осознал, что сейчас меня будут лупить.

Тогда и пригодился куль с одеждой. С бешеной скоростью он врезался прямиком в затылок стража и пробил-таки его толстенную защиту. Красные глаза лешего закатились, и он рухнул мне под ноги. Я горделиво поставил ступню на его темечко, как охотник, позировавший с пойманной дичью.

Сородич павшего стражника сцены не оценил и бросился на меня. Его куль с одеждой уговорил прилечь прямой наводкой в лоб. Что-то треснуло в шее лешего, но когда он упал, то ещё дышал. Наверное, крякнула какая-то деревяшка.

Всё-таки до чего приятная способность — воля! Можно приказывать предметам не только разгоняться до невообразимых скоростей, но и при необходимости увеличивать их вес. У смертных нет ни одного шанса против высшего демона.

Напрасно я поддался желанию и поиграл с ними перед тем, как устранить. Они могли бы позвать на помощь, и тогда мне пришлось бы пробиваться через всё население особняка. К счастью, обида застила им способность соображать. К тому же лешие никогда не славились избытком мудрости.

Без особой спешки я двинулся по коридору. В светильниках, развешанных по стенам, горели приглушённые синеватые огоньки. От них по зеркальному полу растекались причудливые тени. Особняк дышал покоем и умиротворением. Тихо шуршала под ботинками бархатная дорожка.

Очередной поворот поменял всё. В одно мгновение мир встал с ног на голову. Тишь сонного царства сохранилась, но умиротворение исчезло безвозвратно.

Потому что в конце коридора таинственно поблёскивало фиолетовое облачко. Оно растеклось от стены к стене и медленно текло вперёд, словно что-то — или кого-то — искало. Искорки в глубине облачка перемигивались во внешне безобидном хаосе вспышек.

В особняке хозяйничала гончая Карнивана.

Едва осознание этого обрушилось на меня, как пространство передо мной зарябило. Прозрачные волны помчались ко мне, вспарывая реальность.

— Стой! — приказал я, вскинув ладонь, и безудержная волна развалилась надвое, огибая меня. Вокруг бушевала смерть.

Хватило короткого взгляда вниз, чтобы понять: неприятности не заканчиваются на убийственном воздухе. Плитка под ногами плавилась, готовилась разойтись, открывая бездонную пропасть. Усилием воли я остановил её, стабилизировал кусочек пространства вокруг себя и контратаковал.

Лезвия ветра, рождённого моей волей, рассекли гончую на тысячи частиц, однако частицы эти тут же склеились как ни в чём не бывало.

В воздухе сконденсировалась влага — гончая пыталась соорудить нечто из воды. Я пресёк её выпад, подчинив себе огонь из светильников, выжег всю воду — и закашлялся. Мою истинную сущность сдавила хватка боли. Командование реальностью в плане смертных требовало платы. А если делать это из смертного тела, последствия становились многократно хуже.

Гончая Карнивана в истинном облике представляла… определённую опасность, пока я был в теле эльфа. А значит, всего-то и нужно было, что на время покинуть его, чтобы обрушиться на неё всей своей мощью.

Я попробовал. Снова и снова. Рвался из смертного тела, как заточённая в клетке птица, и попытки мои были столь же тщетны.

Я не мог вернуть себе истинный облик.

Я не мог!

Не мог! Не мог! Не мог!

Потрясение было столь сильно, что гончая отхватила у меня часть огненного аспекта. Раздула его в бурю и обрушила на меня вихри истинного огня.

И я побежал — помчался, не чувствуя ног, а в спину мне дышала пламенная погибель. Мысли путались, как морской узел у молодого юнги.

Я что, заперт в смертном теле?