Элементарно, Ватсон!

— В Европе этнические группы, нередко связанные родством языков, сливаются в новые нации, создают новые союзы — впрочем, началось это не вчера. На карте мира возникли Германия и Италия, и уже в 1870 году Германия наголову разбила Францию. Панславистское движение способствует связи России с Балканами, а растущая сила Российской империи крайне настораживает Турцию и Японию. Сейчас все эти государства, и не только они, активно вооружаются — и движутся к конфликту, причем не шагом, а галопом.

— А что может сделать мистер Рузвельт?

— Через несколько дней он сможет показать миру, как строго и упорядоченно происходит смена власти в нашей стране. Если один лидер страны умирает, другой — еще более сильный и энергичный — тут же занимает его место. Затем мистер Рузвельт продемонстрирует миру силу и мощь Соединенных Штатов. Я уверен, что начнет он с флота — это то, что он знает лучше других. Он уже предложил готовить Великий белый флот к кругосветному путешествию, дабы американский флаг развевался на всех морях. Германия уже строит флот, которым намерена превзойти британский. Но если бы кайзер понял, что ему предстоит сразиться с двумя могучими морскими державами, то на какое-то время воздержался бы от любых военных действий.

— Значит, Рузвельт для вас — некоторый выигрыш во времени?

— Да. Я уверен, что если он сделает все, что запланировал, то сможет оттянуть большую войну на десять лет, а если сделает больше, чем задумано, отсрочка может составить лет пятнадцать. С каждым мирным днем наша страна будет становиться богаче, сильнее, неуязвимее. Отсутствие войн даст Рузвельту возможность начать охрану природных богатств ради будущих поколений. Оно же даст ему силу начать борьбу с трестами, которые монополизировали промышленность, задушив конкуренцию и доведя рабочих и фермеров до нищеты. Я не знаю, что еще он сделает. Он человек будущего — я же весь в прошлом. Главное, что я знаю: настало время уступить ему дорогу.

— А что будет с вами?

— Это, сэр, зависит от вас. Я хотел бы, чтобы покушение состоялось в ближайшие несколько дней. Затем мне понадобится ваша помощь в моем «посмертном» существовании. Мы с женой хотели бы уехать куда-нибудь, где можно было бы провести старость, оставаясь никому не известными частными лицами. Я люблю свою страну — и всю свою жизнь делал для нее все, что мог, — но сейчас вполне удовлетворился бы тем, чтобы следить за ее успехами издалека.

Он свел брови и испытующе посмотрел на Холмса. После недолгого молчания мой друг произнес:

— Что ж, сэр, я принимаю ваше поручение. Сегодня третье сентября. Мы должны действовать быстро, а число посвященных должно быть крайне ограничено. Думаю, к шестому мы будем готовы.

С этими словами он встал. Маккинли, с улыбкой на лице, тоже поднялся с кресла. Мне не оставалось ничего другого, как последовать их примеру, хотя вся эта спешка мне была не вполне понятна. Выйдя из дома, мы с Холмсом увидели, что капитан Аллен ждет нас у конного экипажа. Когда мы сели, Аллен сказал вознице:

— Гостиница «Джанесью», — и отступил в сторону, пропуская кабриолет.

По дороге Холмс попросил извозчика остановиться у телеграфа. Одна из таких контор находилась на Мейн-стрит, недалеко от нашей гостиницы. Холмс вошел внутрь и заполнил бланк, прикрывая его рукой, чтобы я не увидел написанный им текст. После этого он отдал бланк телеграфисту, заплатив за услуги три доллара.

Когда мы вернулись в кабриолет, он произнес:

— А сейчас, пожалуйста, на Панамериканскую выставку.

— Но там все закрыто, сэр, — сказал возница. — Вот-вот пробьет полночь.

— Именно, — промолвил Холмс.

Кабриолет двинулся в северном направлении по пустынной Делавэр-авеню. В ночной тишине раздавался только цокот копыт по камням мостовой. Дома по обе стороны улицы были погружены в темноту.

Не прошло и десяти минут, как мы достигли места, где авеню делала большой поворот, после чего перед нами предстала Панамериканская выставка. Издалека она представляла собой странное, почти фантастическое зрелище. На территории городского парка площадью триста пятьдесят акров были возведены самые различные сооружения. И поскольку выставка прежде всего была праздником прогресса, символом которого являлось электричество, все главные здания и сооружения украсили по фасаду или по всему периметру электрическими лампочками. Все они горели, отчего выставка казалась столицей какой-то сказочной страны.

Бесчисленные лампочки не сияли, но светились теплым розоватым светом, который не ослеплял, а, напротив, привлекал внимание к каждой детали, к каждому цветовому оттенку Меня это зрелище просто поразило.