Элементали

А следовало бы. На третьей кровати с западной стороны дома, в песчаной впадине, словно в люльке, лежал младенец. Он был живым, хотя и не должен. Большой, мясистый, с деформированными когтистыми руками и ногами. На голове, чем-то напоминавшей голову Лоутона, с массивной отвисшей челюстью и без какого-либо подбородка, виднелись вмятины на плоти там, где положено было быть глазам, и невскрытая плоть – на месте носа. Рыжие волосы слиплись от лихорадочного пота. Младенец шумно дышал ртом, заполненным мелкими острыми зубами, и молотил толстыми конечностями по двухсантиметровой насыпи песка на кровати. Когда ребенок перевернулся в своем бессмысленном судорожном телодвижении, Лоутон увидел у него гниющий рудиментарный хвост. Такие чудища не являлись ему даже в кошмарах.

Пожалуй, самым ужасным в этом существе была одежда: изящный синий накрахмаленный сарафан, правда, испачканный мочой и фекалиями. На деформированных пальцах были кольца, на толстых запястьях – браслеты. Чудовищно большие уши украшали золотые серьги. Нитка жемчуга удушающе вонзалась в чешуйчатую кожу шеи.

Его шумное дыхание и движение внезапно прекратились. Он повернул свою невидящую голову к Лоутону и протянул к нему руки. Его рот двигался, будто формируя слова.

Заикаясь от ужаса, Лоутон бросился вниз по лестнице на площадку второго этажа. Он шагнул на первую ступеньку, как вдруг его внезапно остановило то, что он увидел из окна спальни напротив. Оно выходило на залив, и там – в сотне метров от берега – покачивалась небольшая лодка с ярким красно-оранжевым парусом. В лодке стоял человек, беспечно держась за мачту, и махал в сторону Бельдама. «Мне», – подумал Лоутон, и с этой мыслью потерял равновесие. Он поскользнулся на песке, покрывавшем лестницу, и скатился в самый низ. Его нога оказалась под ним – сначала он услышал громкий треск бедра, и только потом ощутил мучительную боль.

Он понял, что сломал ногу – и сильно сломал. И все же ему нужно было выбраться из этого дома: он выползет, подползет к лодке, обогнет лагуну и доберется к заливу. Туда Лоутон выльет все, кроме одной, канистры бензина, а ее ему хватит до Галф-Шорс. Он не позволял вмешиваться в свои планы мыслям о том, что за штука там наверху и как она могла туда попасть; боль была почти в радость, потому что она отвлекала его от настоящего ужаса.

В поту и отчаянных попытках подавить стон – он не хотел выдать свое положение чудовищу на третьем этаже, потому что, хоть то и казалось беспомощным, но все равно могло обладать какой-то силой, – Лоутон полз к узкому пространству, ведущему из гостиной в столовую. Он считал, что ему повезло – крови не было, хотя бедро уже распухло вдвое по сравнению с нормальным размером, и каждое движение отдавалось сильной болью.

Наконец он добрался до дверного проема и на мгновение остановился на насыпи песка почти в полметра; она была удобнее, чем голый пол. Он смахнул пот со лба и осторожно маневрировал, чтобы пройти через это узкое пространство – когда снова услышал шум наверху. Послышались шаги, медленные и тихие, но не таящиеся. Лоутон попытался пролезть через дверной проем, но его нога задела косяк; он дернулся и чуть не потерял сознание от боли, пронизавшей все тело. Голова запрокинулась, но песок смягчил удар – и Лоутон услышал, как распахнулись двери спальни. Кто-то входил в каждую комнату, но все так же без спешки и скрытности.

Его искали.

Лоутон потянулся еще раз, дернулся и закричал в агонии; сломанная нога вырвалась из косяка, и он проскользнул в столовую. Он слышал шаги, довольно легкие, не шаги взрослого – и уж точно не того монстра. Кто-то прятался на третьем этаже, под одной из кроватей, глядя на него через истлевшую синюю бахрому одного из покрывал. «Под какой же кроватью?» – думал Лоутон, подбираясь к распашной двери на кухню. Почему он не заглянул под кровати? Кто-то должен был положить туда эту дрянь, она определенно не могла двигаться сама по себе. Кто-то…

Он понял, когда шаги достигли подножия лестницы. Зазвучали по-другому. Он протянул ладонь к двери и толкнул ее, не сводя глаз с узкой панорамы гостиной. Дверь отрикошетила и хлопнула его по руке.

В дверном проеме гостиной стояла маленькая чернокожая девочка, которую Лоутон смутно узнал. И внезапно он успокоился.

– Марта-Энн, – сказал он, и ее имя пришло к нему из ниоткуда, как это часто бывает у политиков, – Марта-Энн, послушай, я, кажется, сломал тут ногу. Ты…

Дочь Одессы, Марта-Энн, умерла в 1969 году, утонув в лагуне Сэнт-Эльмо. Лоутон снова потянулся к двери; толкнув ее, смог увидеть кухню. Солнце сквозь окна отражалось на канистре с бензином на большом столе в центре комнаты.

Марта-Энн улыбнулась ему, но в столовую не вошла. Вместо этого она повернулась и исчезла. Лоутон пополз к кухне и уперся плечом в дверь.